Тысячеликий герой

ЧАСТЬ II. КОСМОГОНИЧЕСКИЙ ЦИКЛ ГЛАВА I. ЭМАНАЦИИ

1. От психологии к метафизике

Современному интеллектуалу не составляет особого труда уяснить, что символизм мифологии имеет психологический смысл. В частности, после работ психоаналитиков почти ни у кого нет сомнений ни в том, что мифы и сновидения имеют одну природу, ни в том, что сновидения являются симптомами психической динамики. Зигмунд Фрейд, Карл Г. Юнг, Вильгельм Штекель, Отто Ранк, Карл Абрахам, Геза Рохейм и многие другие на протяжении нескольких последних десятилетий получили обстоятельно документированные новейшие данные для истолкования сновидений и мифов; несмотря на различия во взглядах этих ученых, они едины в рамках одного крупного современного направления благодаря общим принципам, образующим изрядный концептуальный массив. С открытием соответствия между логикой и законами построения сказок и мифов, с одной стороны, и сновидений — с другой, долго дискредитируемые химеры архаического человека драматическим образом выдвинулись на передний план в современном сознании.

Таким образом, сказочное повествование — которое претендует на описание жизненного пути легендарных героев, могущества божественных сил природы, духов смерти и тотемов предков данного рода — есть не что иное, как символическое выражение бессознательных желаний, страхов и конфликтов, лежащих в основании сознательных моделей человеческого поведения Другими словами, мифология есть психология, ошибочно прочитанная как биография, история и космология. Современный психолог может восстановить ее подлинные денотации, как бы вернувшись к языку оригинала, и таким образом спасти и сохранить для современного мира богатый и выразительный документ о глубинных силах человеческого характера. Высвеченные здесь, как в флюороскопе, основания раскрыли саму подоплеку загадки Homo sapiens — западного и восточного, первобытного и цивилизованного, современного и архаичного Целый спектакль разворачивается перед нами. Мы должны лишь прочитать его фабулу, с ее постоянными ходами и их вариациями, и тем самым прийти к пониманию глубинных сил, которые предопределяют главные линии человеческой судьбы и по — прежнему продолжают влиять на всю нашу частную и общественную жизнь.

Но если мы попытаемся охватить всю полноту смысла этих бесценных документов, то нам придется признать, что мифы не во всем сопоставимы со сновидениями. Их образы берут начало из одного источника — бессознательного нагромождения фантазий, язык их один и тот же, но мифы отнюдь не являются спонтанными продуктами сна. Напротив, их правила построения сознательно контролируемы. А их предназначение состоит в том, что они служат полновесным образным языком общения с традиционной мудростью. Это справедливо уже для так называемой первобытной народной мифологии. Ни прорицающий в трансе шаман, ни посвященный жрец не были так уж наивны, владея и мудростью мира, и, аналогично, премудростями общения. Метафоры, на основе которых они жили и которыми оперировали, были плодом глубоких раздумий, поисков и столкновений мысли на протяжении столетий — даже тысячелетий; более того, целые сообщества всецело полагались на них в своем строе мысли и в жизни. Ими задавались культурные паттерны. Молодежь обучалась, а старики передавали мудрость благодаря изучению, приобщению и постижению их инициирующих по своему воздействию форм. Ибо они актуализировали и приводили в действие все жизненные энергии человеческой психики. Они связывали бессознательное с полем практического действия — не иррационально, по законам невротической проекции, а напротив, способствуя проникновению зрелого и трезвого практического понимания реального мира (в качестве контролирующей инстанции) в царство детских желаний и страхов. И если это справедливо даже для сравнительно простой народной мифологии (системы мифов и ритуалов, в которых черпали силы первобытные племена, жившие охотой и рыболовством), то что мы можем сказать о таких поистине космических метафорах, которые нашли выражение в великих эпических поэмах Гомера и Божественной комедии Данте, в Книге Бытия и вечных храмах Востока? Вплоть до последних десятилетий люди находили в них опору в жизни и вдохновение в философии, поэзии и искусствах Если уж к этому наследию символов обращаются непревзойденные мастера духа, — Лао Цзы, Будда, Зороастр, Христос или Магомет, — используя их как средство выражения глубочайшей морали и метафизического учения то ясно, что перед нами вершины сознания, а не бездны тьмы.
Итак, дабы охватить полноценный смысл традиционных мифологических образов, мы должны уяснить, что они являются не только симптомами бессознательного (каковыми действительно являются все человеческие мысли и действия), но вместе с тем осознанным и преследующим определенный замысел утверждением неких духовных принципов, остающихся неизменными на протяжении всей человеческой истории, как неизменны физическая форма и нервная система самого человека. В самом кратком изложении, универсальная доктрина учит, что все видимые структуры мира — все вещи и существа — являются результатом действия вездесущей силы, из которой они исходят, которая их поддерживает и наполняет собою, покуда длится их манифестация (явленность в мире), и в которую они должны вернуться, чтоб раствориться в ней. Это — сила, известная науке как энергия, меланезийцам как мана, индейцам племени сиукс как ваконда,индусам как шакти и христианам как могущество Господне. Ее проявление в психике психоаналитиками определяется как либидо[1]. Ее космическое проявление — структура и всеобщий поток самого универсума. Постижение источникаэтого недифференцированного, хотя всецело атомизированного субстрата бытия искажено самими органами восприятия. Формы чувственности и категории человеческого мышления[2], будучи сами проявлением этой силы[3], так ограничивают наш разум, что обычным образом невозможно не только видеть, но даже умственным взором проникнуть по ту сторону многокрасочного, быстротечного, бесконечно разнообразного и умопомрачительного феноменального спектакля. Функция ритуала и мифа в том и состоит, чтобы — с помощью аналогии — сделать возможным, а затем и все более простым столь резкий переход. Формы и понятия, доступные разуму и чувствам, представлены и упорядочены здесь таким образом, что в них читается намек относительно истины или же откровения, ждущего по ту сторону. Далее, когда условия для медитации заданы, индивид остается один. Миф — это еще не последний предел, последний есть откровение — пустота или бытие по ту сторону категорий[4] — небытие, в которое разум должен сам погрузиться и раствориться в нем. Следовательно, и Бог и боги представляют собой лишь надлежащие средства — будучи сами по себе той же природы, что и весь мир форм и имен, но выражая невыразимое и будучи предельно соотнесенными с ним. Они являются просто символами приводящими в движение и пробуждающими дух и зовущими его по ту сторону самих себя[5].