Франц Кафка. "В исправительной колонии".

I I

    – Да, бороной, – сказал офицер. – Это название вполне подходит. Зубья расположены, как у бороны, да и вся эта штука работает, как борона, но только на одном месте и гораздо замысловатее. Впрочем, сейчас вы это поймёте. Вот сюда, на лежак, кладут осуждённого… Я сначала опишу аппарат, а уж потом приступлю к самой процедуре. Так вам будет легче за ней следить. К тому же одна шестерня в разметчике сильно обточилась, она страшно скрежещет, когда вращается, и разговаривать тогда почти невозможно. К сожалению, запасные части очень трудно достать… Итак, это, как я сказал, лежак. Он сплошь покрыт слоем ваты, её назначение вы скоро узнаете. На эту вату животом вниз кладут осуждённого – разумеется, голого, – вот ремни, чтобы его привязать: для рук, для ног и для шеи. Вот здесь, в изголовье лежака, куда, как я сказал, приходится сначала лицо преступника, имеется небольшой войлочный шпенёк, который можно легко отрегулировать, так чтобы он попал осуждённому прямо в рот. Благодаря этому шпеньку осуждённый не может ни кричать, ни прикусить себе язык. Преступник волей-неволей берёт в рот этот войлок, ведь иначе шейный ремень переломит ему позвонки.
    – Это вата? – спросил путешественник и наклонился вперед.
    – Да, конечно, – сказал офицер, улыбаясь. – Пощупайте сами. – Он взял руку путешественника и провёл ею по лежаку. – Это вата особым образом препарирована, поэтому её так трудно узнать; о её назначении я ещё скажу.
   Путешественник уже немного заинтересовался аппаратом; защитив глаза от солнца рукою, он смотрел на аппарат снизу вверх. Это было большое сооружение. Лежак и разметчик имели одинаковую площадь и походили на два тёмных ящика. Разметчик был укреплён метра на два выше лежака и соединялся с ним по углам четырьмя латунными штангами, которые прямо-таки лучились на солнце. Между ящиками на стальном тросе висела борона.
    Прежнего равнодушия путешественника офицер почти не замечал, но зато на интерес, пробудившийся в нём теперь, живо откликнулся, он приостановил даже свои объяснения, чтобы путешественник, не торопясь и без помех, всё рассмотрел. Осуждённый подражал путешественнику; поскольку прикрыть глаза рукой он не мог, он моргал, глядя вверх незащищёнными глазами.
    – Итак, приговорённый лежит, – сказал путешественник и, развалясь в кресле, закинул ногу на ногу.
    – Да, – сказал офицер и, сдвинув фуражку немного назад, провёл ладонью по разгорячённому лицу. – А теперь послушайте! И в лежаке и в разметчике имеется по электрической батарее, в лежаке – для самого лежака, а в разметчике – для бороны. Как только осуждённый привязан, приводится в движение лежак. Он слегка и очень быстро вибрирует, одновременно в горизонтальном и вертикальном направлении. Вы, конечно, видели подобные аппараты в лечебных заведениях, только у нашего лежака все движения точно рассчитаны: они должны быть строго согласованы с движениями бороны. Ведь на борону-то, собственно, и возложено исполнение приговора.
    – А каков приговор? – спросил путешественник.
    – Вы и этого не знаете? – удивлённо спросил офицер, покусывая губы. – Извините, если мои объяснения сбивчивы, очень прошу простить меня. Прежде объяснения обычно давал комендант, однако новый комендант избавил себя от этой почётной обязанности; но что такого высокого гостя, – путешественник попытался обеими руками отклонить эту почесть, но офицер настоял на своем выражении, – что такого высокого гостя он не знакомит даже с формой нашего приговора, это ещё одно нововведение, которое… – На языке у него вертелось проклятье, но он совладал с собой и сказал: – Меня об этом не предупредили, я не виноват. Впрочем, я лучше чем кто-либо другой, смогу объяснить характер наших приговоров, ведь здесь, – он похлопал себя по нагрудному карману, – я ношу соответствующие чертежи, сделанные рукой прежнего коменданта.
    – Рукой самого коменданта? – спросил путешественник. – Он что же, соединял в себе всё? Он был и солдат, и судья, и конструктор, и химик, и чертёжник?
    – Так точно, – кивая головой, сказал офицер.
    Он придирчиво поглядел на свои руки; они показались ему недостаточно чистыми, чтобы прикоснуться к чертежам, поэтому он подошёл к бадейке и снова тщательно вымыл их.
    Затем извлёк кожаный бумажник и сказал: – Наш приговор не суров. Борона записывает на теле осуждённого ту заповедь, которую он нарушил. Например, у этого, – офицер указал на осуждённого, – на теле будет написано: «Чти начальника своего!».