Вечеринка кончилась поздно.Вася Чесноков, утомлённый и вспотевший, с распорядительским бантом на гимнастёрке, стоял перед Машенькой и говорил умоляющим тоном:— Обождите, радость моя... Обождите первого трамвая. Куда же вы, ей-богу, в самом деле... Тут и посидеть-то можно, и обождать, и всё такое, а вы идёте. Обождите первого трамвая, ей-богу. А то и вы, например, вспотевши, и я вспотевши... Так ведь и захворать можно по морозу...— Нет,— сказала Машенька, надевая калоши.— И какой вы кавалер, который даму не может по морозу проводить?— Так я вспотевши же,— говорил Вася, чуть не плача.— Ну, одевайтесь!Вася Чесноков покорно надел шубу и вышел с Машенькой на улицу, крепко взяв её под руку.Было холодно. Светила луна. И под ногами скрипел снег.— Ах, какая вы неспокойная дамочка,— сказал Вася Чесноков, с восхищением рассматривая Машенькин профиль.— Не будь вы, а другая — ни за что бы не пошёл провожать. Вот, ей-богу, в самом деле. Только из-за любви и пошёл.Машенька засмеялась.— Вот вы смеётесь и зубки скалите,— сказал Вася,— а я действительно, Марья Васильевна, горячо вас обожаю и люблю. Вот скажите: лягте, Вася Чесноков, на трамвайный путь, на рельсы и лежите до первого трамвая — и лягу. Ей-богу...— Да бросьте вы,— сказала Машенька,— посмотрите лучше, какая чудная красота вокруг, когда луна светит. Какой красивый город по ночам! Какая чудная красота!— Да, замечательная красота,— сказал Вася, глядя с некоторым изумлением, на облупленную штукатурку дома.— Действительно, очень красота... Вот и красота тоже, Марья Васильевна, действует, ежели действительно питаешь чувства... Вот многие учёные и партийные люди отрицают чувства любви, а я, Марья Васильевна, не отрицаю. Я могу питать к вам чувства до самой смерти и до самопожертвования. Ей-богу... Вот скажите: ударься, Вася Чесноков, затылком об тую стенку — ударюсь.— Ну, поехали,— сказала Машенька не без удовольствия.— Ей-богу, ударюсь. Желаете?Парочка вышла на Крюков канал.— Ей-богу,— снова сказал Вася,— хотите вот — брошусь в канал? А, Марья Васильевна? Вы мне не верите, а я могу доказать...Вася Чесноков взялся за перила и сделал вид, что лезет.— Ах! — закричала Машенька.— Вася! Что вы!Какая-то мрачная фигура вынырнула вдруг из-за угла и остановилась у фонаря.— Что разорались? — тихо сказала фигура, подробно осматривая парочку.Машенька в ужасе вскрикнула и прижалась к решётке.Человек подошел ближе и потянул Васю Чеснокова за рукав.— Ну, ты, мымра,— сказал человек глухим голосом.— Скидавай пальто. Да живо. А пикнешь — стукну по балде, и нету тебя. Понял, сволочь? Скидавай!— Па-па-па,— сказал Вася, желая этим сказать: позвольте, как же так?— Ну! — человек потянул за борт шубы.Вася дрожащими руками расстегнул шубу и снял.— И сапоги тоже сымай,— сказал человек.— Мне и сапоги требуются.— Па-па-па,— сказал Вася,— позвольте... мороз..— Ну!— Даму не трогаете, а меня — сапоги снимай,— проговорил Вася обидчивым тоном,— у ей и шуба и калоши, а я сапоги снимай.Человек спокойно посмотрел на Машеньку и сказал:— С её снимешь, понесёшь узлом — и засыпался. Знаю, что делаю. Снял?Машенька в ужасе глядела на человека и не двигалась. Вася Чесноков присел на снег и стал расшнуровывать ботинки.— У ей и шуба,— снова сказал Вася,— и калоши, а я отдувайся за всех...Человек напялил на себя Васину шубу, сунул ботинки в карманы и сказал:— Сиди и не двигайся, и зубами не колоти. А ежели крикнешь или двинешься — пропал. Понял, сволочь? И ты, дамочка...Человек поспешно запахнул шубу и вдруг исчез.Вася обмяк, скис и кулем сидел на снегу, с недоверием посматривая на свои ноги в белых носках.— Дождались,— сказал он, со злобой взглянув на Машеньку.— Я же её провожай, я и имущества лишайся. Да?Когда шаги грабителя стали совершенно неслышны, Вася Чесноков заёрзал вдруг ногами по снегу и закричал тонким, пронзительным голосом:— Караул! Грабят!Потом сорвался с места и побежал по снегу, в ужасе подпрыгивая и дёргая ногами. Машенька осталась у решётки.
