26 часть

255 5 2
                                    

Синичка, неизвестное число ужас какого года

Я проснулась. Видимо, все слезы выплакались вчера, потому что сегодня сил плакать уже не было. Я тупо смотрела на письменный стол, заваленный никому не нужными книгами, и мучительно соображала, что же мне теперь делать.

– Маааам, – позвала я.

Мама, как и в прошлый раз, материализовалась мгновенно.

– Мам, что со мной? – спросила я.

– Не знаю, Оленька. Врач сказал, что ты поправишься, просто нужно время.

– Мам, почему все так изменилось, пока я болела?

– Олюшка, ничего не изменилось. Просто… Просто ты забыла многое. Это ничего… Врач сказал, все восстановится.

Мама опять заплакала, а я решила, что лимит слез исчерпан. Нужно что-то делать.

– Ладно, мам, я встаю. И дай пожрать чего-нибудь…

Слезы у мамы высохли мгновенно.

– Ольга, не груби! – сказала она грозно, но быстро спохватилась. – Конечно! Конечно, солнышко. Сейчас!

Мама метнулась на кухню и через пару минут туда же притопала я.

– Что есть будем?

Я старалась не обращать внимания на странный чайник, который пыхал на плите, и на чугунную сковородку невероятных размеров, на которой мама жарила гренки. Слава богу, хоть с гренками ничего не случилось! Они были горячими, поджаристыми, именно такими, какими я их больше всего любила. После того как я съела штук пять, меня немного отпустило.

– О! А что за молоко такое прикольное?

– Какое молоко?

– Прикольное…

Я думала, мама не расслышала, что я сказала, и, чтоб объяснить, взяла в руки странный треугольный пакет.

– Никогда такого не видела.

Судя по тому, как у мамы задрожали губы, я опять сказала что-то не то.

Гренки стали поперек горла, и я уставилась в стол.

– А где папа? – спросила я.

И подумала: а вдруг он сейчас придет, и весь этот кошмар рассеется. Придет, расскажет, что продал сегодня очередную партию компов. Мы за него порадуемся.

– Папа на заводе, – сказала мама, – у него первая смена.

Эту информацию я переваривала несколько минут, но уже боялась как-то реагировать.

– А что ж он не позвонит хотя бы… – выдавила я.

– Куда? – изумилась мама.

– Да хоть на ко… – я не договорила, потому что вдруг отчетливо поняла, что никаких комиков тут нет.

Я встала и рванула в комнату. Ну, хотя б телевизор был на месте! После нескольких минут безуспешных поисков пульта я сдалась и включила его кнопкой. Нашла три канала. По одному показывали народный хор, по второму комбайн на фоне заходящего солнца, а по третьему вообще черно-белый фильм.

Что-то уже мелькало на задворках сознания, какая-то мысль билась в голове, но поймать ее за хвост у меня не получалось. Как только я напрягалась, опять начинал ныть висок. Видимо, я потерла голову рукой, потому что подбежала мама и начала причитать:

– Все, Олечка, иди ложись. Доктор сказал, спать побольше, напрягаться нельзя.

– Да я не напрягаюсь, – вяло отбивалась я, но позволила маме оттащить себя в комнату и уложить в кровать.

– Ты не переживай, – говорила мама, – двадцатый век на дворе, врач сказал, что сейчас все могут вылечить…

– Двадцать первый… – автоматически поправила я.

У мамы это была любимая присказка «двадцатый век на дворе», я каждый раз ее поправляла, она каждый раз смеялась, что для нее двадцатый привычнее. Но в этот раз она не засмеялась.

– Что? – спросила она.

И на меня накатила волна мягкого, обволакивающего ужаса. Голова стала ватной, а руки и ноги ледяными.

– Оль, что? Тебе плохо? – всполошилась мама.

– Ты только не плачь, – сказала я шепотом. – Не плачь и не кричи. Просто скажи мне, какой сейчас год.

– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – тоже шепотом ответила мама.

А потом добавила жалобно:

– Оль, тебе плохо? Может, «скорую»?

– Нет, не надо. Я посплю.

Я натянула на себя одеяло и отвернулась к стенке. Спать не хотелось. Хотелось умереть.

Время всегда хорошееМесто, где живут истории. Откройте их для себя