Yoonmin's

three

Тем вечером Тэхёна спасал и Хосок, и Намджун, оба из которых абсолютно не понимали, почему в Юнги вдруг проснулся Лорд Злыдень, желающий уничтожить всё живое, а особенно Тут-и-Там'а, роль которого принял на себя Тэ. А Мин в тот момент и не собирался объяснять чего-то, он просто хотел закопать парня где-нибудь в Антарктиде, чтоб уж наверняка. Пусть Пак и не увидел тату блондина, Юнги-то нервишки себе потрерпал знатно.

И только потом, спустя две или три недели, Юнги попросил совета у Намджуна, соулмейт которого ошивался в том же клубе, но не на сцене, читая куплеты,а за барной стойкой, мешая коктейли и отпуская стариковские шутки, на которые Мин возмущался, ибо «ты в каком веке-то живёшь? на дворе двадцать первый, твои шутки про рамён и Францию уже не заходят». Джун удивился, пожал плечами и извинился, потому что в таких делах он плох, приводя в качестве аргумента первую встречу со своим соулмейтом (аргумент подействовал на «ура», все последующие попытки блондина получить совет отпали мигом, от греха, как говорится, подальше), но друг, пытаясь всё-таки помочь (и не кое-как, а очень даже хорошо помочь), сказал пойти и поинтересоваться у Джина, смена которого только-только началась. Это было так, будто Юнги душу дьяволу продал, потому что столько стариковских шутеек он в жизни не слышал, казалось, будто сам он постарел на двести с лишним лет, и плевать, что столько не живут. Тогда-то он понял одну важную вещь: не подходить к Джину без умеющего его затыкать Намджуна. Ну, а ещё то, что нужно думать своей головой. Но главное – к Джину только с Джуном.

В феврале, на следующий же день после дня рождения Хосока, когда блондин собирался на работу, он зарёкся не пить. Особенно на спор и под стариковские шутки бармена и Чимина. Особенно с Чонгуком. Тонсэн этот пил столько, сколько не выпьет нормальный человек, в то время, как блондин лужицей растекался по барной стойке, зовя кого угодно: и маму, и папу, и бармена, и, что окончательно дало всем понять, что друг в хламину, Тэхёна. Последний, кстати, на своей же спине тащил хёна, говоря идущему рядом Хосоку о том, что кинет его под машину, потому что «эта моль достала жужжать под ухом, а если его на мне ещё и укачает, то я убью его сам, своими руками: выпотрошу и скормлю крысам». Голова болела не так сильно, как Юнги ожидал, но лицо опухло до такой степени, что он сам себя в зеркале испугался. Но на работу всё-таки пошёл, пусть и страшненький.