кавказ (2018)

Кавказ

У каждого человека в жизни наступает, ну, или, по крайней мере, вот-вот наступит тот момент, когда внезапно осознаешь, что жизнь, которую ты прожил столько-то лет, на которую особо не жаловался, которая, если подумать – подарок природы, которая вообще не так и плоха – все же недостаточна. Недостаточна для счастья. Недостаточна для того высшего удовольствия, когда ты действительно любишь все вокруг, действительно не жалеешь о том, что появился на свет, на что даны тебе чувства и мысли, зачем людям была дарована эта возможность испытывать целый спектр разнообразных эмоций. Все блекнет перед этим переломным моментом осознания. Ты находишь луч этого заразительного счастьем света, без которого ты и жизнь дальнейшую не представляешь.
О чем ты думал? Забудь об этом, отныне волен ты своему же пленительному желанию поймать этот луч.
Думай о нем или о ней, вспоминай ее или его образ по частям, попытайся представить ее или его как можно более реалистично, лови этот дух, не опускай руки его ухватить.
Что ж, теперь ты занят таким важным делом, почему бы тебе для пущей старательности просто не подзабыть этот посторонний мир? Действительно, какой в нем смысл, когда уже заранее знаешь, что там нет того, что ты ищешь. Честно, времени и сил для него и не хватает.
Для него и настал этот момент.
Ему не нужны были эти людские рутины, отвлекающие разум от более важных дел, о которых упоминалось выше. С нею он вспоминал, зачем живет; с нею он оживал.
Однако забавно, что она находилась в гораздо более запутанном состоянии: она вот-вот стояла у этого переломного момента, даже перешагнула его невидимый порог, а мир все же не намерен был ее отпускать, а она пыталась вырваться из его цепких рук.
Порыв радости. Порыв тревоги.
Они оба были рады вне себя, рады ухватиться за образы друг друга, но она же вновь возращала их в реальность.
«Он подозревает, точно говорю, да он что угодно сделает, дабы за свою, как он говорит, «честь мужа и офицера» заступиться… Вот вы не верите, а я-то по своему уму знаю. Честно, он на многое способен. Он за каждым моим шагом теперь следит, что я уж думаю, не прочитал ли он ваших писем у меня в столе? Кто-кто, а он может и ключ подобрать… Но я осторожна, как никогда. Еще чуть-чуть, и план наш… он даже согласился меня отпустить, пришлось внушить ему, что без юга я так и умру. Скоро, говорю вам, скоро…»
Он словно жил в каком-то личном мире, где сталкивались между собой мысли о вероятных последствий их плана и его невообразимое осуществление. О да, это был риск. Еще какой риск. Было рискованно даже думать о том, насколько. Они мечтали уехать на кавказское побережье, где он когда-то отдыхал, чтобы провести там время вдвоем, позабыв о всех тягостях людского мира и дать волю чувствам, на которые не имели права.
Чем ближе дело шло к важнейшей части драмы, где они бы, все четко продумав, сели в один и тот же поезд, но в тайне, тем ярче становился этот контраст между реальностью и их рискованным желанием; еще одна вещь, возникающая в отношении прожитой и проживающиеся жизни и тем, куда рвутся мысли; Московская погода всячески мстила им за то, что они не сумели довольствоваться той жизнью, которая проходила в ее пределах: ее слезы заливали улицы и темные зонты хмурых прохожих, а ее стоны отчаяния выливались в отвратительный рев ветра. Стало как-то жалко этот город.
Вот уже прозвенел второй звонок, толпа суетилась, мешая быстро передвигаться по вокзалу, поезд вот-вот должен был тронуться в путь. Москва, судя по всему, была до того оскорблена, что не желала ее отпускать на южный Кавказ. А он муж шел рядом, держа ее под руку, и будто ограждая от всех остальных своей высокой офицерской фигурой. Он тоже не хотел ее отпускать.
Расстались они уже только в самом вагоне. И простились так, будто оба точно были уверены, что видятся в последний раз; они поцеловались, он перекрестил ее. В глубине души ей стало еще хуже, чем было до этого, и все же больше всего она желала, что бы он исчез.
И он исчез.
Через какое-то время она со всеми вещами уже была с ним в одном вагоне, но ее эмоции было сложно разглядеть сейчас: по правде говоря, она и сама не знала, что происходит внутри нее. Одно она знала точно – она ужасно хотела пить. У нее не было сил, но размышлять о том, что через пару дней муж будет в Геленджике, а затем и в Гагре, ибо она позаботилась дать ему два адреса (он точно поедет вслед) – она была не в силах перестать.

Утро было солнечным и свидетельствующим о начале хорошего дня.
Оно пахло цветами и летом, поездом и сонным духом спящих в своих вагонах людей. А зачем ехали они? Куда? С кем? Доподлинно неизвестно, но все это веяло каким-то окрыляющим чувством беззаботности и радости.
Между тем в окнах уже можно было разглядеть самые реалистичные картины пейзажей, которые только мог представить себе человек, направляющийся на Кавказ. Они отличались от обычных не только своими красотами, но и тем, как они проникали в сознание зрителя: их дух завораживал сердца.

Выйдя из поезда и вдохнув южного воздуха полной грудью, они спустились на свое побережье.
Рассудок не успевал за происходящим: подумать только, что несколько часов назад это казалось их раем, их мечтой, игрой, чем угодно, но только не реальной картиной.
Они жили в уединенной хижине, будто ограждающей от того серого мира. Существовал ли он? Были сомнения. Уж слишком кружили голову обилие цветов и их ароматов, горные пейзажи и бескрайний простор, прохладный ветер с моря и дневной зной; их затягивало в этот противоположный реальности мир, да и честно сказать, он давно уже находился в нем. Но ее все же ухитрялась удерживать прошлая жизнь, что она позаботилась о том, как немного сбить мужа с ориентира, сказав, что еще не знает, где остановится. Что ж, она действительно разрывалась между двумя мирами. Казалось, что она единственная, на кого так странно действовала эта невообразимая атмосфера – она была столь божественной, что этот контраст рос и рос, нагоняя все больше мыслей о тягостях московской жизни.
Бывало, ее мысли о самом прелестном и о самом мрачном смешивались в голове, что в порыве отчаянной любви ко всему происходящему она вдруг внезапно вспоминала реальность и плакала от переизбытка чувств. «Ах, как прелестен этот багровый закат… А в Москве такого не будет»
Он, хоть и отвлекал ее от подобных размышлений, не мог их понять.
Судьба их дальнейшая его мало волновала, его больше волновало настоящее, где они дивились окружающим видам и сливались с самой природой.
Не волновала до того момента.

Это был очередной закат, во время которого солнце поклонялось всем зрителям на прощание, уходя за горизонт, небо приобретало персиковый оттенок, деревья и то засыпали, растения тихо шуршали, убаюкивая их. Здесь день почти переходил на самую интригующую часть – ночь.
И в один из таких вечеров они сидели на берегу, не делившись своими мыслями вслух. Он был слишком опьянен красотой представления; она – тревожна как никогда, будто предчувствуя какое-то несчастье. Что-то должно было произойти. Но что? Что может произойти в столь райском убежище?

Сзади раздались тяжелые, медленные шаги.
Они давно не слышали посторонних шагов, если не их самих, поэтому это заставило обоих вздрогнуть и повернуться.
Перед ними, в великолепно выглаженной белоснежной рубашке, аккуратных темных брюках и сверкающих туфлях стоял высокий мужчина. Он был брит и выглядел так, как выглядят люди в свои лучшие дни; черты его лица были до того остры, что внушали строгость и даже туманили рассудок.
Это и был ее муж.
Она сидела, не шевелясь, задержав дыхание, как обычно делают перед лицом настигающей опасности, когда заранее известно, что конец трагичен. Неизбежность ее положения оценила.
Он не знал куда смотреть; муж смотрел в ее глаза, будто стремясь передать ей какое-то послание через них, они сверкали ярким серым светом, он не моргал. Он тоже осознавал эту неизбежность, однако постепенно ощущал себя посторонним, попавшим не в то место и не в то время.
Муж походил на куклу; прежде всего, его глаза были какими-то даже слишком большими для человека, он будто вытянулся еще выше, одежда почти блестела от своей чистоты.
Несмотря на шатающиеся коленки, она нашла в себе силы встать. Тут тело перестало ее слушаться вовсе, и она побежала в известном только ее сердцу направлении; ноги будто тормозили ее на каждом шагу, но она уже существовала отдельно от них.
Она слышала шумные, но ускоряющиеся с каждой секундой шаги. Они стремительно подступали. Только потом шаги еще и умножились, и только тогда сзади бежали два человека.
Ее ноги наконец-то остановились. Она гипнотизировала закат, а он словно ей отвечал. Она сказала ему что-то, а он словно ей ответил.
Потом она окинула взглядом двух мужчин, стоящих от нее в паре метров. Они боялись обрыва скалы, а она торжественно стояла на нем. Но она не торжествовала. На секунду даже о чем-то задумалась, но невидимая сила толкнула ее назад.

Назад, где и скрылся последний раз силуэт ее фигуры лимонного цвета и послышался шелест ее любимого наряда этого цвета.
Оба мужчины долго стояли на тех же местах. К ночи они разошлись. Ни словом не обменявшись.