Больше не будет больно и плохо.

Пой, птичка, пой!

Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой.
Пищит бедняжка вместо свисту,
А ей твердят: Пой, птичка, пой!

***

Влад просыпается в половину седьмого утра от сильной боли в животе: последний раз он ел два дня назад с утра, завтракая после уютной спокойной ночи в чужой квартире в компании Славы и его сестры, с увлечением разговаривая о недавно вышедших фильмах и уплетая всё те же пирожки с чаем.
Уставшая от учебы и гулянки с подругами Натаха пришла домой, когда Славик уже стелил Владу постельное бельё на угловом диване в своей комнате, который до этой необходимости был завален непонятно чем и даже не был замечен брюнетом при первом осмотре комнаты; она с глубоким сочувствием отнеслась к краткой истории появления Влада в их квартире, с таким глубоким, что Славке пришлось силой удерживать её на протяжении нескольких минут, ведь она решительно собралась пойти и хорошенько навалять отцу-абьюзеру.

Влад вздыхает, внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся из гостиной: тяжелые ленивые шаги неспешно проходят мимо его двери; брюнет задерживает дыхание, прикусывая почти зажившую губу, чтобы не вскрикнуть от переизбытка волнения; он слышит, как сердце беспорядочно бьётся в груди, словно всякий раз с силой ударяясь о рёбра, желая разбиться и прекратить чужие страдания.
Влад слышит каждое движение, что совершает отец за дверью его комнаты: вот он открывает холодильник, с жадностью глотая огуречный рассол, определенно злясь тому, что похмелиться ему нечем; вот он громко кашляет, заставляя тело Влада с силой вжиматься в матрас и судорожно дрожать от страха; вот он роняет на пол свой телефон, стандартно осыпая весь мир громкими матами.
Мужчина выходит из кухни, и Влад слышит неумолимые приближающиеся шаги, чувствует каждой клеткой отвратительный запах перегара и пота, невольно вспоминая Славкин одеколон и аромат жареного теста.
Шаги слышатся всё ближе и ближе, сердцебиение парня увеличивается в несколько раз, когда, кажется, быстрее уже некуда; тяжелая грубая рука опускается на дверную ручку...

Из кухни доносится громкий звонок телефона, и Влад готов умереть от перенапряжения и волнения: брюнет всё чаще замечает седые волосы, появляющиеся из-за частых стрессов и волнения преимущественно на висках, а его руки порой очень сильно дрожат в самых неподходящих ситуациях - отец явно испортил его психику, и это было самое обидное, ведь кто он вообще такой, чтобы распоряжаться чужими нервными клетками и спокойствием?
Из кухни раздаётся грубый голос его отца, который он ненавидит больше всех звуков на этой планете, Влад встает с постели и спешно, боясь не успеть, заправляет одеяло и покрывало, после прячась, словно ребенок, играющий в прятки, под кровать.
Разговор длится несколько минут, а брюнет терпеливо лежит под своей кроватью, стараясь унять слишком громкие стуки сердца, переживая, что отец услышит их; ему так страшно, что все другие чувства, включая сильный голод, заглушаются перед боязнью дальнейшего.
Снова раздаются приближающиеся шаги, брюнет задерживает дыхание, стараясь лежать, совершенно не шевелясь. Щёлкает дверная ручка...

- Влад? - мужчину встречает пустая комната, причем пустая во многих смыслах: в её пределах находится кровать, что иногда служит юноше драгоценным укрытием; черный деревянный шкаф, хранящий одежду и прочий хлам; стол и стул, за которыми брюнет сидит, когда делает уроки или рисует.

Сердце Владика понемногу успокаивается, стоит мужчине закрыть дверь его комнаты; он отчетливо представляет себе лютую злость отца, не нашедшего его в своей комнате, его сжатые от ненависти кулаки и рассерженный дикий взгляд.
Влад лежит под кроватью не менее получаса, рассматривая подкроватных паучков и возвращаясь мыслями в - как он сам нарёк его - самый счастливый день жизни; уютная квартира Славы постоянно вертелась у него в голове - всё-таки в жизни брюнета было совсем немного разнообразия, а русоволосый парень свалился, словно снег на голову, заставляя впервые ощущать себя человеком, а не тряпкой для обуви.
Наконец входная дверь громко хлопает, оповещая Влада о том, что отец куда-то свалил, и ему можно выбираться из своего чудного убежища, что он и делает, весь грязный и пыльный вылезая из-под кровати.

Брюнет точно знает, что отец ушёл надолго, о чём говорят отсутствие его сумки-почтальонки и закрытая на ключ дверь, поэтому не опасается внезапного возвращения и спокойно идёт в ванную, желая помыться.
Он раздевается, закидывая свои вещи в машинку на быструю стирку, и заходит в душевую кабинку, стараясь не смотреть на себя в зеркало.
Струи холодной воды помогают юноше прийти в чувство, успокаивают его нервы и выравнивают дыхание, он просто стоит под душем несколько минут прежде чем начать мыться, с неким отвращением водя намыленными ладонями по собственному телу.
Чувствуя себя немного лучше после прохладной воды, словно избавившись от проблем вместе с пылью и усталостью, парень выходит из кабинки и вытирается первым попавшимся полотенцем, предпочитая не знать, кто или что пользовалось им ранее.
Взгляд его тёмных глаз непроизвольно падает на большое замызганое зеркало, занимающее половину стены ванной комнаты, и подросток с отвращением задерживается на своём отражении.
Из стекла на него смотрит отвратительный скелет с чёрными кругами вокруг глаз, бледной кожей, всюду покрытой старыми шрамами и новыми ушибами, на которой из-за своей тонкости можно было увидеть даже самые тонкие вены.

«Урод», - с ужасом и омерзением проносится у него в голове; он закрывает глаза ладонями, желая развидеть эту картину.

Такой человек как он априори никогда никому не понравится, а смысл одинокой жизни юноше крайне непонятен.
Каждому человеку нужен кто-то, кто может обнять в трудную минуту и сказать, что верит в него, несмотря ни на что; кто будет гладить его по волосам в темноте, когда тот проснется, задыхаясь от ужаса ночного кошмара; кто будет говорить, что любит, когда жизнь подкидывает очередные сложные испытания.
А Владик останется один до конца.

После душа брюнет идёт на кухню, очень надеясь найти там хоть что-то съедобное, но, увы, еда по каким-то причинам уже давно не водится у них в холодильнике, поэтому он решает сходить в магазин по пути в школу. Юноше казалось, что несправедливо задерживать детей на занятиях после двадцать пятого мая, но директриса школы решила иначе, понапихав в расписание девятиклассников кучу факультативов до тридцатого числа, чтобы ребята порешали ОГЭ и смогли выйти на экзамены - а первый был уже двадцать восьмого - подготовленные наверняка.

Влад добирается до своей комнаты, завернувшись в полотенце, и переодевается в чистую одежду, не отличающуюся своей особой оригинальностью от предыдущей: просторная чёрная толстовка с одним большим карманом на животе и потрёпаные джинсы такого же цвета, чудом служившие ему уже несколько лет. Он расчесывает мокрые чёрные пряди, кое-как неровно постриженные им самим же до состояния некого удлиненного каре, так как деньги, которые он зарабатывал себе на вечерних подработках, уходили на более нужные вещи, чем парикмахерская, а отец ему денег никогда не давал.
Юноша вытаскивает из-под кровати свой тайничок в виде небольшой деревянной шкатулки, который он там обустоил, когда понял, что из копилки деньги пропадают, и известное дело - куда именно, и достаёт оттуда пару купюр, задерживая взгляд на фотографии, приклееной на супер-клей ко внутренней части крышки шкатулки. С фото на него с улыбкой смотрит женщина лет двадцати пяти - его родная мать, умершая от неудачного падения с лестницы, когда ему было четыре.
Влад не знает наверняка, но он всем нутром чувствует, что это он убил её, это онтолкнул её в тот ужасный день, смахнув всё на несчастный случай перед полицией, отчего слёзы начинают наворачиваться у него на глазах; он смахивает пару слезинок и закрывает шкатулку, снова пряча её под кроватью, и, взяв свой рюкзак, лямки которого несколько раз отрывались, но были пришиты умелыми руками брюнета, выходит из комнаты, направляясь к выходу из квартиры.
Юноша закрывает дверь снаружи на замок, точно так же, как это сделал до этого его отец, и, задержав взгляд на лестнице, ведущей на пятый этаж, глубоко вздыхает от желания снова увидеться со Славой или Наташей, но лишь сильнее сжимает лямки рюкзака и спускается вниз.
По пути в школу Влад завтракает булочкой с корицей из ближайшей пятёрочки и запивает её дешёвым энергетиком, на вкус напоминающий разве что газированную мочу, но как же он радуется, когда ужасное чувство голода пропадает.

Солнце ярко светит людям в лица, заставляя тех щурить глаза или надевать защитные очки; ветра почти нет, отчего на улице довольно тепло, если не жарко; брюнет неспешно заходит в здание школы за десять минут до начала факультативов.
Дом знаний никогда не нравился парню, и своим вторым домом он его никогда не считал: сложно любить место, где твои тетрадки иногда смывают в школьный унитаз, а тебя самого «по приколу» запирают в подсобке до тех пор, пока вахтерша или уборщица не выпустит тебя оттуда. Почему-то Владик не мог просто существовать ни в одном месте этого мира, словно ему вовсе нигде не было места.

Спустя несколько часов, когда солнце стоит ещё выше над горизонтом, юноша выходит из учебного заведения, с трудом сдерживая слёзы от очередной выходки своих одноклассников, которые отобрали у него тестовые работы по математике и литературе, что он так усердно решал в классе, и спустили их самолётиками из окна, пока учитель отсутствовал, весело и громко смеясь, будто это действительно смешно и забавно - медленно рушить чужую жизнь.
Влад идёт по залитым солнцем улицам, сворачивает в свой район и неспешно продвигается в сторону своего дома. Старые многоквартирные дома, где у многих сохранились деревянные окна и ковры на стенах, пестрили на ярком солнышке, создавая свою неповторимую атмосферу: полная женщина лет пятидесяти в одном халате и тапках развешивала постиранные вещи на бельевой площадке, громко переговариваясь с соседкой, высунувшейся из окна первого этажа; молодая растрёпанная девушка с поникшим усталым взглядом курила, отворив окна на своем третьем этаже настежь, так, что можно было увидеть ободраные обои и серость комнаты, и смотрела куда-то вдаль; какие-то живенькие мужички сидели на лавке и играли в карты, громко комментируя игру, заливаясь хохотом над своими шутками; дети, одетые совершенно по-летнему, бегали по двору, где единственным развлечением была гора песка, именуемая песочницей да старые турники, до которых дети, вероятно, даже не доставали, их панамки то и дело падали с курчавых волос на землю, а резиновые сланцы забавно шлёпали при ходьбе.
Именно здесь Владу дышалось легче, чем где-либо - в этом неблагополучном районе, презрительно называемом у них в школе «свалкой», оставалось то, чего не было в новеньких небоскребах и недавно выстроеных жилых комплексах - не было той самой русской души, такой широкой и доброй, сварливой и простой.

Брюнет добирается до своего дома и заходит в подъезд, где даже в жару царит приятная прохлада, и поднимается на четвертый этаж, надеясь на то, что отца всё ещё нет.
Замок сразу же поддаётся, и Влад облегченно выдыхает, отворяя дверь и проходя внутрь; что-то подсказывает ему, что лучше было бы сходить прогуляться, но он так устал от всего, что хочется просто лечь и уснуть, что он и делает, переодевшись в домашнюю футболку и штаны.