прах

      Во время крушения здания ему не слышны крики людей. Не виден ужас в их глазах. А ещё, кажется, он перестал ощущать боль. Физическую.

      Просто душевно он давно уже горит.

      Пыль летит в глаза, ничего не видно и дышать чертовски трудно, а рядом ещё и ребенок лет десяти, которого вытащить из горящего (и из-за этого разваливающегося) здания он не успел. Все произошло слишком неожиданно, казалось, будто кто-то дотронулся до постройки, и она развалилась, как карточный домик. Всё, что он успел сделать, — это накрыть ребенка собой, принять удар на себя.

      На самом деле тот факт, что он выжил, сумев при этом спасти мальчишку, был настоящим чудом. В ушах звон, в ногах пульсация — их насквозь прокололо балкой и досками, ребра трещат, будто сейчас треснут, хрустнут, раскрошатся на мельчайшие острые осколки. Едва находя силы, Кацуки выбирается из-под облавы, передавая спасенного мальчугана матери и скорой помощи, и отказываясь от услуг последних.

      Это ничто по сравнению с тем, что происходит каждый чертов день. Исцеляющая девочка поможет со всеми этими ранениями, но усмирить его нрав она не в силах, хотя упорно и пытается, каждый раз доводя его до белого каления.

      — Тебе стоит пойти на этот шаг, — нарушая эту царящую как два часа гробовую тишину, говорит Чиё, пристально глядя в хмурые глаза Кацуки. — Несомненно, ты нужен людям, ты отличный герой, в конце концов, герой номер три. Хватит убегать и хранить эти чувства — избавься от них.

      Кацуки скрипит зубами, сдерживая свой гнев, что вырывается небольшими искрящимися хлопками взрывов в руках. Каждый раз одно и то же. Просто уже духу не хватает сдерживать себя, чтобы не сорваться.

      — Я сам разберусь, что мне делать. Какая-то старуха мне в этом не указ, — грубо отчеканивает он, хватая свою пыльную и порванную куртку, висевшую на спинке стула.

      А дома он устало и с ненавистью смотрит на свадебное приглашение, мятое, уже местами рваное и обожжённое. Кацуки так и не смог с ним распрощаться. Это приглашение вызывает дикую боль в области сердца и в ребрах, застревая в горле удушающим комком и отдаваясь звоном в виски. Кацуки задыхается, разбивает кулаки в кровь об стену и после всего этого отхаркивает ало-голубые лепестки розы. Бакугоу выворачивает наизнанку и сжигает невидимым для него огнем. Эта боль превращается в вырывающиеся розы цвета неба, шипы которых вонзаются в бледную холодную кожу. Руки дрожат от боли, не хотят слушаться, едва поднимаясь до лица и срезая ничтожные бутоны.