Это так забавно. Меня всегда немного пугала мысль о собственной смерти. Я каждый раз старалась отгонять их от себя, считая, что со мной это случиться очень не скоро. Как же порой непредсказуема, бывает жизнь. И в свой последний день во мне совершенно не осталось страха лишь горечь. Горечь потери и, как не прискорбно осознавать, собственной беспомощности. Уже завтра мой путь закончится, и я просто уйду, растворюсь, и останусь лишь воспоминанием. Но надеюсь все, что я успела сделать, было не напрасно.
Похоже, мои размышления прервали. За спиной раздался писк, сигнализируя о том, что он, наконец, вошел в допросную. Но мне не хочется даже оборачиваться и снова видеть эту мерзкую рожу, его ухмылку, больше похожую на оскал, больше не хочется испытывать боль. В какой-то степени я даже жду завтрашнего дня, хочу, что бы поскорее все закончилось. Я устала. Я просто хочу покоя. Неужели я сдалась?
- Добрый день, мисс Кингзман. – Пропел чей-то незнакомый голос.
Я резко обернулась и взглянула на вошедшего. Это точно был не Марлоу. Передо мной стоял мужчина лет тридцати. Лицо было гладко выбрито, темно-каштановые волосы аккуратно уложены гелем. Нос длинный с небольшой горбинкой. На носу держались очки в тонкой позолоченной оправе. Он старался сохранять милую приветливую улыбку, но мне удалось различить за этой фальшивой улыбкой его неприязнь и даже долю отвращения ко мне. Одет он был в идеально отутюженный темно-синий костюм и в ослепительно белую сорочку. На ногах были до блеска начищенные черные туфли. Почему-то от его столь безупречного внешнего вида меня начало мутить. Но, однако, я вновь окинула его взглядом и остановилась на кожаном дипломате. Здешние служащие такие не носят. Он явно не из Департамента. Тогда что он здесь забыл?
Он неспешно проследовал к столу в центре комнаты и сел на стул. Поставив дипломат на колени, он открыл его и выудил из него диктофон, блокнот и ручку. Я лишь наблюдала за его действиями и не смела, двинуться с места.
Он повернулся ко мне и все с той же дурацкой улыбкой произнес:
- Меня зовут Ричард Честертон. Я журналист и пришел узнать у вас
- Как я дошла до жизни такой?- Закончила я за него.
- У меня была немного другая формулировка. – Вновь улыбнулся он. – Ну что, мисс Кингзман, Вы готовы поведать историю вашей жизни?
Любопытно. Я считала, что обо мне должны будут уничтожить все данные и возможно, что и воспоминания обо мне тоже сотрут. Но в мой последний день ко мне является журналист, дабы узнать о моей жизни. Все это очень странно. А может быть он совсем не тот, за кого себя выдает?
- В какой газете вы работаете?
- «Легенда». – Тут же ответил он.
- И что же? Вы хотите рассказать обо мне? Неужели вы и правда полагаете, что кто-то захочет читать о мятежнице, предательнице? Вы думаете это кому-то интересно?
- Я думаю, что читатели найдутся.
Я повернулась к нему спиной и посмотрела в окно. Чудесный вид открывается с этой высоты. Отсюда виден сад, в котором никогда никого нет. Великолепно. Окруженный огромными зданиями Департамента, он больше похож на сопротивление. Сопротивление этому ужасному и жестокому миру из бетона, стекла и металла. Окруженный, но не сломленный. Он прекрасен.
- Вы действительно хотите услышать мою историю?- Не оборачиваясь, произнесла я.
- Иначе меня бы здесь не было.
Он замолчал. Я слышала, как он расписывал ручку и щелкал кнопками диктофона. Наконец, закончив все свои ритуалы, он произнес.
- Вы готовы?
- А у меня есть выбор? – Прошептала я.
- Хорошо. – Произнес он на выдохе. – Почему вы все же выбрали для себя такой путь? Почему не смотря ни на что, вы решили стать…
Он осекся. Видимо подбирая нужное и менее оскорбительное слово.
- Вы, верно, хотели сказать тварью, монстром. Это вы имели в виду? Так принято нас называть.
- Нет! – Тут же выпалил он. – Я совершенно не так хотел выразиться.
- Именно так. И не нужно оправданий, это не к чему.
-Простите, я не хотел вас обижать.
- Для меня это не оскорбление. Для меня это скорее доказательство.
- Доказательство чего?
- Доказательство, что наш мир не так уж и идеален, как нам его показывают. И если мы все еще продолжаем ненавидеть окружающих лишь за то, кем они родились, за то, что они не выбирали, мы не можем называть себя порядочным и здравомыслящим обществом.
- Тонко подмечено. – Он сказал это как-то странно. Словно он пытался выразить восхищение моим изречениям. Но как можно восхищаться тем, кого ты презираешь?
Я понемногу пыталась вспомнить, что тогда повлияло на меня. Моя жизнь уже была построена и не мной. Почему же я пошла другим путем? Стараясь вспомнить свое детство, свою семью, я столкнулась с очень странным чувством, чувством очень близким к ненависти.
- Семья Кингзман весьма влиятельна во многих сферах.- Мои размышления вновь прервали. – На сколько мне известно, вы обучались в одной из лучших школ, получили блестящее образование и смогли занять неплохую должность в Департаменте и при все при этом вы решили изменить свою жизнь и теперь вы…
И вот он снова замолчал, подбирая слова. Никогда бы не подумала, что журналисты могут заботиться о чьих-то чувствах. Я всегда считала, что журналист говорит все прямо в лоб, не тратя время на приличия и манеры.
- И вот теперь я доживаю последние деньки в ожидании казни.
- Так что же заставило вас отказаться от всего и даже от себя прежней?
-Как хорошо сказано. – Подметила я. – И даже от себя прежней. – Я повторила его слова, словно стараясь высечь их в своей памяти. Он прав. Я отказалась от всего, в том числе и от себя. Я перечеркнула все, все, что когда-то связывало меня с прошлым, что бы больше никогда не возвращаться к этому.
- Каким было ваше детство, мистер Честертон? – Я, наконец, обернулась и взглянула на него. Похоже, он не ожидал от меня такого вопроса.
Я подошла к столу и села напротив журналиста. Он подозрительно долго думал над ответом. Или просто старался вспомнить то время, когда был ребенком.
- Хорошим.- Наконец, ответил он. – Даже вполне счастливым.
Вот как. – Ухмыльнулась я. - Будь я по другую сторону, возможно, я ответила так же. Моё детство нельзя было назвать плохим. У меня было все, о чем другим детям можно было только мечтать. Все, о чем бы я ни попросила, родители всегда исполняли. Да, у меня было все, вот только свободы не было. Но, знаете, раньше я этого не замечала или просто не хотела замечать. Все мои сверстники, с которыми мне было позволено общаться, жили точно так же. И я всегда считала это нормой, когда за тебя все решают, решают твою жизнь, не давая тебе права выбора. Но я становилась старше и начала видеть мир иным.
Он что-то записывал с моих слов, внимательно слушая все, что я ему говорила. Похоже, он и, правда, проникался моим словам. Даже странно.
- Мистер Честертон, - Вновь обратилась я к нему – вы когда-нибудь видели, как паук плетет свою паутину?
Журналист как-то странно на меня взглянул, будто принял за сумасшедшую. Но немного подумав он ответил.
- Однажды приходилось.
- Скажу вам откровенно, мистер Честертон, если проводить аналогию, то Департамент это огромный паук, плетущий паутину, а мы мелкие безмозглые мошки, попавшие в нее. И, похоже, настолько безмозглые и слепые, что не замечаем, как паук подходит к нам все ближе и ближе, намереваясь съесть нас.
Может быть мне, конечно, показалось, но, похоже, мой собеседник побледнел, пока слушал меня. Забавно. На моих губах заиграла улыбка. Мне все равно, это все о чем я думаю. И раз уж мне дали возможность все это высказать, умалчивать я не стану. Но для него, похоже, это слишком дико. Такие как он привыкли слушать лишь хвалебные оды нашему правительству, а осквернять его могут лишь безумцы, жаждущие проститься с жизнью. А я уже почти простилась с ней.
- Неужели вы и впрямь так думаете. – Он сказал это шепотом, словно боялся, что нас кто-то услышит.
- Если бы я так не думала, я бы говорила совершенно иначе. И даже, может быть, меня здесь и не было бы вовсе. – Я вновь улыбнулась. – Однако как бы вы не боялись от правды не уйти. Но я не собираюсь уверять вас в своей правоте. Я лишь говорю то, что думаю и все. У вас свои взгляды на эту жизнь и это прекрасно. Вы тот, кто вы есть и этого не изменить. Оставайтесь собой и будьте верны своим убеждениям, и вы проживете свою жизнь счастливо.
Он взглянул на меня с некой жалостью или мне это лишь показалось. И после короткой паузы он спросил меня.
- Вы тоже жили по этому принципу? Вы остаетесь верны себе и своим убеждениям?
- Да. – Ответила я без раздумий.
- Вы счастливы?
- Как бы это странно не звучало, но, да. В моей жизни произошло много всего, да и прожила я не так уж и долго, но я прожила жизнь так, как сама того хотела. И я не о чем не жалею.
- Вы так хорошо говорите, что я и забыл, что вы не ответили на мой первый вопрос. С чего же все началось?
- Точно. – Выдохнула я. – Похоже, я слишком погружаюсь в свои размышления. Дайте ка подумать. С чего же все началось?
Я старалась вспомнить, выуживая воспоминания тех лет. И в моей памяти начал вырисовываться портрет. Это был юноша. Он был на пару лет по - старше меня. Высокий, подтянутый одетый хоть и не богато, но всегда аккуратно, светлые коротко стриженые волосы и светло-голубые глаза, больше похожие на льдинки. Когда же я с ним познакомилась?
- Кажется, мне тогда было двенадцать. – Начала я. – Мы познакомились с ним на летних каникулах, когда приехали домой.
- Мы? – Тут же спросил журналист.
- Да, мы. Я и моя сестра Кайли. В тот год мы как обычно приехали на каникулы домой. Похоже, тогда все и началось.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Мятежница
De TodoЭто ее последний день. День перед казнью. А дальше лишь эшафот и благодатная тишина. Но в последний день ей дают шанс поведать свою историю. И разумеется она не станет упускать своего шанса.