Г. Лавкрафт "Ужас в музее"

Ужас в музее, часть 1

То, что впервые привело Стивена Джонса в музей Роджерса, было всеголишь праздно-ленивым любопытством. Ему сказали, что в просторном подвале зарекой, на Саутварк-стрит, выставлены восковые штуковины не в примерпикантнее любых страшилищ, какие завела в своем музее небезызвестная мадамТюссо - вот он и забрел туда в один из апрельских дней, дабы самомуубедиться, какая это все чушь. Однако, странное дело, вышло иначе. Как никрути, поглядеть тут было на что. Ну, само собой, не обошлось без всякихкровавых банальностей вроде Ландрю, доктора Криппена, мадам Демер, Риццо,леди Джейн Грэй, бесчисленных изувеченных жертв войн и революций, а такжемонстром наподобие Жиля де Реса и маркиза де Сада; при всем том кое-какиеэкспонаты заставили Стивена дышать учащенно и более того - пробыть в зале дотой самой минуты, когда зазвонил колокольчик, возвестивший о закрытии музея.Да, человек, собравший такую коллекцию, не мог быть заурядным балаганщиком.Здесь правило бал исключительно богатое воображение, если не сказать -больной гений. Заинтригованный увиденным, Джонс попытался кое-что разузнать овладельце музея. Оказалось, что в свое время Джордж Роджерс работал у мадамТюссо, но что-то там такое с ним приключилось, после чего он уволился. Позжераспространились всякие недобрые слухи о его умственном нездоровье, осклонности его к неким нечестивым делам, о причастности к какому-то тайномукульту; впрочем, несомненный успех собственного его музея, устроенного вобширном подвале на тихой улочке, притупил остроту нападок одной частикритиков, что не помешало усилиться подозрительности другой их части. Особымувлечением Роджерса были тератология1 и иконография ночныхкошмаров, и поэтому вскоре ему пришлось проявить известную долю осторожности- излишне впечатляющие экспонаты были спрятаня за перегородкой с табличкой"Только для взрослых". Здесь выставлялись вовсе уж монструозные гибридныесущества, какие могла породить лишь не в меру разыгравшаяся фантазия, к семуследует добавить, что исполнены они были с поистине дьявольским мастерствоми окрашены в пугающе жизнеподобные цвета. Одни фигуры представляли фантастические персонажи общеизвестных мифов -горгон, химер, драконов, циклопов и прочих подобных им, вгоняющих в дрожь,чудовищ. Другие вели свое происхождение из куда более темных и загадочных,передаваемых лишь из уст в уста, тайных легенд древности - таковы были,например, черный, бесформенный Тсатхоггуа, обладающий множеством щупалецКтулху, снабженный ужасным хоботом Чхаугнар Фаугн и прочие чудовищныесоздания, знакомые избранным людям по запретным книгам наподобие"Некрономикона", "Книги Эйбона" или труда фон Юнцта "Сокровенные культы". Ивсе же наиболее поразительные экспонаты являлись плодом воображения самогоРоджерса - в таком жутком виде их не смогло бы представить ни одно древнеесказание. В некоторых из этих фигур угадывались ужасающие пародии напривычные для взгляда человека формы органической жизни на земле, другие же,казалось, были навеяны кошмарными сновидениями о далеких планетах игалактиках. Многое могли бы здесь подсказать фантастические полотна КларкаЭштона Смита, но даже и эти аналогии не позволили бы приблизиться к эффектуострого, пронзительного ужаса, внушаемого гигантскими размерами чудовищ,сатаническим мастерством исполнения и поразительным искусством осветителей. Стивену Джонсу, слывшему знатоком-любителем всего причудливого вискусстве, захотелось поговорить с самим Роджерсом, и он нашел его вдовольно запущенной комнате - одновременно служащей и конторой, и рабочимпомещением, - расположенной позади сводчатого выставочного зала и скореенапоминающей склеп; скудный свет проникал в нее сквозь пыльные щелевидныеокна, пробитые горизонтально в кирпичной стене на одном уровне с древнимбулыжником заднего двора. Здесь реставрировались утратившие прежний видмузейные экспонаты, и здесь же изготовлялись новые. На скамьях самойразнообразной формы и высоты в живописном беспорядке лежали восковые руки иноги, головы и туловища, а вокруг, на громоздящихся ярусами полках, былиразбросаны как попало парики, плотоядно щерящиеся челюсти и глаза состеклянным остановившимся взглядом. С многочисленных крюков свисали одеяниявсех родов и видов; в одной из стенных ниш высились груды восковых плиток,окрашенных в цвет мяса, тут же пестрели полки, забитые разноцветнымижестянками с краской и кистями всевозможного назначения. Середину комнатызанимала большая плавильная печь для разогрева воска при отливке фигур; надее топкой висел на шарнирах огромный металлический ящик с носиком,позволяющий вылить расплавленную массу в форму одним лишь легкимприкосновением пальца. Прочие предметы в этом мрачном склепе гораздо менее поддавалисьописанию - то были отдельные части загадочных организмов, которые вкупе,видимо, обращались в самые бредовые фантомы. В глубине комнаты виднеласьсбитая из тяжелых досок дверь, запертая на необычно громадный висячий замок,на ней был грубо намалеван многозначительный символ. Джонс, некогда имевшийдоступ к "Некрономикону", невольно вздрогнул при виде знакомого зловещегознака. Очевидно, владелец музея и в самом деле был вхож в темныесомнительные сферы и мог беспрепятственно изучать запретные книги. Ни в малой степени не разочаровала Джонса и беседа с Роджерсом. То былвысокий, худощавый человек с большими черными глазами, пылающими с каким-товызовом на бледном щетинистом лице; едва ли знала гребень его шевелюра.Вторжение Джонса не возмутило его - напротив, он был, видимо, радвозможности всласть выговориться перед гостем, проявившим интерес к егозанятиям. Он обладал голосом необычной глубины и звучности, словно таящим всебе некую приглушенную до времени энергию, граничащую слихорадочно-истерическим состоянием. И Джонс более не удивлялся тому, чтомногие полагали Роджерса маньяком. С каждой встречей - а они через несколько недель вошли в привычку исделались оживленнее - Джонс находил своего нового знакомца все болееобщительным и склонным доверяться гостю во всем. С самого начала владелецмузея не скрывал неординарности своих убеждений и деятельности, а современем чрезвычайно странными стали казаться и его рассказы,экстравагантность которых, даже подтвержденная столь же диковиннымифотографиями, производила почти комическое впечатление. В один из июньскихвечеров Джонс принес с собой бутылку превосходного виски и принялся щедропотчевать им хозяина; тогда-то впервые и завязалась поистине безумнаябеседа. Бывало, что и прежде Роджерс рассказывал достаточно дикие истории -о каких-то таинственных экспедициях в Тибет, в глубину Африки, в аравийскиепустыни, в долину Амазонки, на Аляску, на малоизученные острова в южнойчасти Тихого океана; вдобавок ко всему он утверждал, что прочел такиечудовищные, неправдоподобные фантасмагорические книги, как собраниефрагментов из доисторических сказаний Пнакотических рукописей и песнопенийДхол, приписываемых злобному и бесчеловечному Ленгу, - но ничто из всегоэтого не показалось Джонсу в этот июньский вечер столь безумным, каквырвавшееся из уст его хозяина под воздействием виски, признание. Роджерс начал с туманныз, но притом хвастливых намеков - ему якобыудалось открыть в природе нечто совершенно неизведанное, и он привез с собойиз экспедиции реальное подтверждение своего открытия. Судя по пьяным егоразглагольствованиям, он ушел намного дальше всех прочих мистиков втолковании загадочных, исходящих из седой древности книг, и они ясно указалиему на некоторые удаленные места земли, где затаились феноменальныереликтовые существа - пережитки эпох и жизненных циклов, протекших задолгодо появления человека, а в иных случаях связанных с другими мирами иизмерениями, общение с которыми было достаточном частым в давно забытыевремена. Джонса поражали неистовость воображения, способного породитьподобные идеи, и теперь ему все мучительнее хотелось угадать, какое же путьдуховного развития прошел обладающий подобной фантазией человек. Дала ли ейтолчок работа в музее мадам Тюссо, среди болезненно гротесковых восковыхфигур, или то была врожденная его склонность, и выбор рода занятий стал лишьодним из ее проявлений? Так или иначе, становилось ясно, что деятельностьэтого человека была теснейшим образом связана с его неповторимооригинальными понятиями об окружающем мире. Все яснее выступала природасамых мрачных его намеков по поводу кошмарных монстров в отгороженной частидемонстрационного зала с табличкой "Только для взрослых". Не боясь бытьосмеянным, Роджерс исподволь внушал Джонсу мысль, что далеко не все этидьявольские диковины сотворены человеком. И только совсем уж откровенный скептицизм и насмешки, которыми Джонсотвечал на эти бездоказательные притязания нового своего знакомца, нарушилибыстро нараставшую сердечность их отношений. Роджерс - это было ясно -воспринимал себя в высшей степени всерьез, он вдруг обратился в обиженногоугрюмца, терпящего присутствие недавно еще желанного приятеля лишь изупрямого стремления рано или поздно разрушить стену вежливого и благодушногонедоверия. Пре встречах по-прежнему звучали замысловатые россказни итаинственные намеки на ритуалы и жертвоприношения в честь чудовищныхВластителей Древности., но все чаще вконец раздосадованный Роджерс подводилсвоего гостя к одному из самых жутких монстров в отгороженной части зала исердито указывал на те его черты, какие трудно было соотнести даже с самымиискусными образцами человеческого мастерства. Побуждаемый странным, острымвлечением к открывшейся вдруг новизне, Джонс по-прежнему захаживал в музей,хотя и понимал теперь, что былое благорасположение владельца уже утраченоим. Впрочем, по временам, выказывая притворное согласие, он пыталсяпотворствовать некоторым намекам или утверждениям Роджерса, но того подобнаятактика уже редко обманывала. Растущая между ними неприязнь достигла пика в сентябре. Однажды, впослеобеденный час, Джонс по старой привычке забрел в музей и стал не спешапрохаживаться вдоль мрачных его экспозиций, со столь уже знакомыми емуужасами, как вдруг до него донесся своеобразный долгий звук, изошедшийоткуда-то со стороны рабочей комнаты Роджерса. Другие посетители музея тожеуловили его и стали прислушиваться к отголоску, прокатившемуся вдольобширного сводчатого подземелья. Трое служителей музея обменялись страннымивзглядами, а один из них - смуглый молчаливый малый с внешностью чужеземца,постоянный помощник Роджерса в качестве реставратора и дизайнера -ухмыльнулся загадочной улыбкой, видимо, озадачившей даже его коллег и грубозадевшей какую-то грань чувствительности Джонса. То был собачий лай иливизг, и его могли исторгнуть только испытываемые одновременно дикий испуг ипредсмертная агония. Его страстное, мучительное исступление былонепереносимо для слуха, а присутствие в зале гротесковых уродств удваиваложуткое впечатление. Джонс вдруг вспомнил, что в музей никогда не допускалисьсобаки. Он было уже направился к двери, ведущей в рабочую комнату, когдасмуглый помощник хозяина жестом остановил его. Мистера Роджерса, сказал онмягким, но настойчивым тоном, одновременно извиняющимся и смутноязвительным, - мистера Роджерса сейчас нет, а в его отсутствие никого врабочую комнату впускать не велено. Что же касается собачьего лая, добавилон, то, видимо, что-то такое стряслось во дворе за музеем. По соседствуполно приблудных дворняжек, и они иногда устраивают ужасно шумные драки. Всамом же музее никаких собак нет. Но если мистер Джонс желает увидетьмистера Роджерса, то сможет найти его здесь незадолго до закрытия музея. Взобравшись по старым каменным ступеням, Джонс вышел наружу и на сейраз более внимательно обозрел убогое окружение музея. Покосившиеся, ветхиедома - прежде жилые, а теперь большей частью обращенные в лавочки и склады -поистине были древние. Некоторые из них, напоминая о временах Тюдоров,завершались остроконечными крышами, и над всей округой висела тонкая,миазматическая вонь. Рядом с мрачными строением, подвал которого занималмузей, виднелась низкая арка ворот, откуда начиналась темная, выложеннаябулыжником аллея, и Джонс двинулся по ней в смутном желании обследовать дворпозади рабочей комнаты - мысль о собаке не давала ему покоя. Двор был бледноосвещен поздним предвечерним светом и огорожен со всех сторон глухимистенами, внушающими неопределенную угрозу и еще более угрюмыми, нежелиобшарпанные фасады старых зловещих здания, тесно сгрудившихся вокруг музея.Никаких собак не оказалось здесь и в помине, и Джонсу показалосьудивительным, как скоро смогли исчезнуть всякие следы странногопроисшествия, породившего такой болезненно-пронзительный визг. Помня заверения помощника Роджерса, что в музее не водится никакихсобак, Джонс тем не менее недоверчиво заглянул во все три маленькие оконцаподвальной рабочей комнаты - узкие прямоугольнички, горизонтальнопротянувшиеся вдоль поросшего травой тротуара, с тусклыми оконными стеклами,которые таращились отчужденно и тупо, наподобие глаз дохлой рыбы. Слева отних вниз, непроницаемых для взгляда и накрепко запертой двери, вела лестницас истертыми каменными ступенями. Что-то побудило Джонса наклониться поближек сырым, потрескавшимя булыжникам и заглянуть внутрь в надежде, что толстыезеленые шторы, подымаемые с помощью длинных шнуров, могли оказатьсянезадернутыми. Наружную поверхность стекол густо покрывала грязь, но онпротер их носовым платком и понял, что его взгляду не препятствует никакаятемная завеса. В подвале было так темно, что увидеть в нем удавалось немногое, однако,переходя от одного оконца к другому, Джонс все же постепенно рассмотрел всепризрачное хозяйство комнаты, воспроизводящей для музея эти фантомныегротески. Поначалу ему думалось, что внутри помещения нет ни души, но когдаон пристальнее вгляделся в крайнее справа оконце - самое ближнее к входу нааллею, - то заметил в дальнем углу световое пятно. Изумлению его не былоконца. Света там быть не могло! Он помнил, что в той стороне комнаты не былони газового, ни электрического светильника. Присмотревшись внимательней, онопределил источник света как широкий, вертикально поставленный,прямоугольник. И тут его вдруг осенило. Свет горел в том конце комнаты, гдеон всегда видел тяжелую дощатую дверь с необычно большим висячим замком - тудверь, которая никогда не открывалась и на которой был грубо намалеванстрашный тайный символ, упоминаемый в запретных книгах древних чародеев имагов. Значит, сейчас она распахнута, и в расположенном за ней помещениигорит свет. Уже давно занимающие его ум соображения о том, куда ведет этадверь и что находится за ней, заклубились в душе его с утроенной силой. До самых шести часов Джонс все бродил и бродил бесцельно вокругмрачного места, но потом повернул ко входу в музей, чтобы все-такиповидаться с Роджерсом. Едва ли он осознавал отчетливо, почему вдруг емузахотелось именно сейчас встретиться с угрюмым, недобро глядящим человеком -может быть, как раз из-за этих странных фактов, внушающих самые тяжкиеподозрения: необъяснимого, не имеющего определенного источника собачьеговизга, загадочного света в проеме таинственной двери с тяжелым висячимзамком... Когда он появился в музее, служители уже готовы были уйти, и емупоказалось, что Орабона - смуглый, с чертами чужеземца, помощник Роджерса -глянул на него словно бы с затаенной, подавленной усмешкой. Взгляд этотнеприятно поразил его, хотя, впрочем, Джонс помнил, что дерзкий малый точнотак же посматривал порой на собственного хозяина. В своем безлюдье сводчатый демонстрационный зал выглядел еще ужасней,но Джонс решительно, широкими шагами пересек его и негромко постучал в дверьрабочей комнаты. С ответом явно медлили, хотя внутри слышались шаги.Наконец, после повторного стука, запор загрохотал, и стариннаяшестифиленчатая дверь, заскрипев, как бы с неохотой, отворилась, чтобыпоказать словно бы нахохлившуюся, но с лихорадочно горящим взором, фигуруДжорджа Роджерса. С первого взгляда можно было понять, что он не в своемобычном настроении. В его приветственных словах сквозило странное смешениедвух чувств - нежелание видеть сейчас помешавшего ему человека, и в то жевремя явного злорадства из-за того, что он все-таки явился; и сейчас же онгорячо заговорил о предмете самого зловещего и неправдоподобного рода. Реликтовые древние боги - отвратительные ритуалы жертвоприношений -намеки на вовсе, пожалуй, не искусственное происхождение иных ужасныхэкспонатов, собранных за перегородкой с табличкой "Только для взрослых" - тобыла уже ставшая привычной для Роджерса хвастливая болтовня, но звучавшаясегодня в тоне особенной, все возрастающей доверительности. Похоже, думалпро себя Джонс, безумие все более властно овладевает бедным малым. Временами Роджерс поглядывал то на тяжелую, с висячим замком,внутреннюю дверь в глубине комнаты, то на кусок грубой джутовой мешковины,лежавшей на полу невдалеке от нее и, по всей видимости, покрывавшей какой-тонебольшой предмет. С каждой минутой нервы Джонса все более напрягались, и онуже начал сомневаться, следует ли упоминать о странном собачьем визге, радичего он сюда и пришел. Замогильно звучавший бас Роджерса едва не ломался от его возбужденной,лихорадочной скороговорки. - Ты помнишь, - воскликнул он, - что я тебе говорил о том городе-руинахв Индокитае, где обитал Тхо-Тхос? Ты должен был поверить, что я в самом делебыл там, когда я показывал тебе фотографии, пусть даже ты подозревал, чтодлинное тело, плавающее во мраке, сделано мной самим из воска. Если б тебесамому довелось увидеть его извивающимся в подземных озерах, как видел егоя. А то, о чем я говорю сейчас, еще больших размеров. Никогда не упоминал онем при тебе, потому что хотел изготовить оставшиеся его части, чтобывыставить на обозрение все целиком. Сейчас ты увидишь фотографии и поймешь,что подделать само бывшее местоположение его невозможно, к тому же я имеювозможность и другим способом доказать, что это вовсе не фальсификация. Тебене приходилось еще глядеть на Него, потому что я продолжаю свои опыты... Владелец музея метнул странный взгляд в сторону запертой на висячийзамок двери - Всему начало - тот долгий ритуал в восьмом фрагменте из Пнакотическихрукописей. Когда мне удалось постигнуть его до конца, я понял, что он имеетединственное значение. Все это было там, на севере, задолго до существованиястраны Ломар - даже до появления человечества - уже тогда были Они, и то, очем я говорю - одно из Них. Мы отправились за ним в Аляску, из Форта Мортонавверх по Ноатаку, но Оно все же обнаружилось именно там, где мы ипредполагали Его найти. Великие циклопические руины на нескольких акрах.Конечно, мы рассчитывали на большее, но ведь прошло три миллиона лет! Иразве не это направление указывали все легенды эскимосов? Нам не удалосьуговорить никого из этих парней пойти с нами, пришлось вернуться на санях ссобаками назад, к Ному. Орабоне тот климат был, видимо, не на пользу - онсделал его угрюмцем и ненавистником. Потом я расскажу тебе подробней, как мы нашли Его. Когда мы взорвалилед вокруг пилонов главной руины, там оказалась точно такая лестница, какуюмы и ожидали увидеть. Сохранились кое-какие резные изображения жуткого вида,и нам не стоило труда удержать этих янки от того, чтобы они увязались занами. Орабона весь дрожал, как лист - ты никогда бы не мог поверить в это,глядя на его нынешнюю наглую заносчивость. Он ведь знал достаточно много оДревнем Предании, чтобы перепугаться до смерти. Дневной свет уже угас, нонаши факелы светили неплохо. Мы видели кости других людей, они тоже побывализдесь - многие века назад, когда климат был теплым. Часть останковпринадлежала таким монстрам, что ты даже не можешь представить их себе. Втретьем слое раскопок мы обнаружили трон из слоновой кости, о котором такмного говорилось в тех фрагментах - и вот могу сказать тебе теперь: онотнюдь не был пуст! Тот, кто восседал на нем, не пошевелился - и тогда мы поняли, что емунужна пища в виде жертвоприношения. Но в тот момент мы не хотели будить Его.Сначала следовало добраться до Лондона. Мы вернулись наверх за большимконтейнером, но когда уложили туда Его, то не смогли поднять на поверхность- надо было преодолеть целых три марша той ужасной лестницы. Ее ступениоказались слишком высоки для нас - они же не были предназначены для людей.Короче, нам пришлось дьявольски попыхтеть. Все же потребовалось обратитьсяза помощью к американцам. Они отказывались спускаться туда, понадобилосьуламывать их. Но, конечно, самое сложное было поднять наверх в целости исохранности наш бесценный ящик. Мы сказали американцам, что якобы в немлежат всякие резные штучки из слоновой кости - так сказать, археологическиематериалы, и когда они увидели внизу трон, то, видно, поверили нам.Удивительно, что они не приняли нас за искателей сокровищ и не потребовалисвой доли. Думаю, потом они плели всякие басни насчет этого Нома, хотя,впрочем, едва ли они осмелились вернуться туда, пусть даже там их ждал трониз слоновой кости. Роджерс помолчал, потом пошарил рукой в ящике стола и вынул конверт сфотографиями довольно большого формата. Одну из них он положил на стол передсобой лицевой стороной вниз, а остальные протянул Джонсу. Поистине, тут былона что посмотреть: покрытые льдом холмы, санные собачьи упряжки, люди вмеховых одеждах и, на заснеженном пространстве, широко разбросанные тут итам, древние руины, составленные из громадных каменных блоков такихпричудливых очертаний, что им трудно было бы подыскать достаточно четкоеопределение. Один из снимков, сделанных с магниевой вспышкой, изображалвнутренность огромного, диковинной, фантастической архитектуры зала истоящий посередине загадочный трон, по своим пропорциям не могущий бытьпредназначенным для жителей земли. Барельефы и резные узоры на циклопическойкаменной кладке высоких стен и сводчатого потолка носили главным образомсимволический характер и включали в себя таинственные эмблемы, а также, судяпо всему, иероглифы, о которых столь темно толкуется в неудобосказуемыхлегендах. Сомнений почти не оставалось, Роджерс, очевидно, и в самом делепобывал в более чем странных местах и навидался всяких диковинных вещей.Впрочем, причудливый этот интерьер мог быть сфальсифицирован с помощьюхитроумных декораций. Все же не следовало бы до конца доверяться такомуфантазеру. Но тот невозмутимо продолжал: - Так вот, этот ящик мы доставили морем из Нома в Лондон без особыххлопот. Впервые нам удалось привезти с собой хоть что-то, сохранившее шансостаться в живых. Я не выставил Его в качестве экспоната, потому что намеренбыл совершить для Него нечто значительное. Скажу тебе прямо - Оно было богоми заслуживало особого питания, которое могло дать только жертвоприношение.Конечно, не в моих силах предлагать жертву такого вида, к которому Онопривыкло в прежние века своего бытия. Но кровь... Кровь - это жизнь, ты ведьзнаешь. Даже призраки-лемуры и первородные существа, которые старше самойЗемли, вернутся на землю снова, если при соответствующих условиях им будетпредложена кровь людей или животных. Выражение лица говорившего становилось все более отталкивающим ипугающим, так что Джонс поневоле заерзал на стуле. Роджерс, видимо, заметилрастущую нервозность гостя и продолжал свою речь уже с отчетливой злойусмешкой: - Я привез Его в прошлом году и тогда же начал совершать подобающие Емуритуалы и жертвоприношения. Орабона помогал мало, он всегда был против идеиразбудить Его - может быть, потому, что боится всего того, что можетпринести с собой в мир Оно. Чтобы защититься от Него, он всегда держитнаготове пистолет - глупец, как будто существует человеческое средствопротивостоять Ему! Пусть только вытащит когда-нибудь свой дурацкий пугач -придушу его! Он хочет, чтобы я убил Его и сделал из Него выставочныйэкспонат. Но у меня свой замысел, я верен ему и уже иду по пути к исполнениюего вопреки сопротивлению всех трусов, подобных Орабоне, и насмешкампроклятых скептиков вроде тебя, Джонс! Я сделал все, что подобало сделать,и, благодаря мне, на прошлой неделе воскрешение состоялось. Жертвы былипринесены и приняты! Тут Роджерс плотоядно облизал губы, в то время как Джонс с трудомсохранял самообладание. Владелец музея помедлил, потом поднялся и, промеривширокими шагами комнату, приблизился к куску мешковины возле двери, накоторый прежде так часто поглядывал. Наклонившись, он взялся за один из егоуглов и снова заговорил. - Ты немало посмеялся надо мной, но пришло время открыть тебе глаза накое-какие существенные факты. Орабона сказал, что сегодня ты слышал здесьсобачий визг. Знаешь, что он означает? Джонс потрясенно замер. Как ни мучило его любопытство, сейчас он многобы дал, чтобы немедленно исчезнуть отсюда, забыв навсегда свои сомнения ивопросы. Но Роджерс был неумолим, он уже поднимал мешковину. Под ней лежаласплющенная, почти бесформенная масса, природу которой Джонс не сумелопределить сразу. Неужели еще недавно то было живое существо - вот это тело,испещренное тысячью укусов или уколов, истерзанное до состояния жуткой ижалкой, почти бескостной груды, из которой высосали без остатка всю кровь?Спустя момент Джонс уже все понял. То были останки собаки - довольнокрупной, светлой масти. Породу ее уже нельзя было распознать, так какискажение первоначального ее облика производилось неведомыми и крайнежестокими способами. Большая часть шерсти была словно выжжена едкойкислотой, а оставшаяся незащищенной кожа изрешечена бесчисленными круглымиранками или надрезами. Формы мучительства, приведшие к столь ужасномуисходу, находились за гранью воображения. Словно наэлектризованный острым приступом ненависти, пересилившим дажеотвращение, Джонс с криком отскочил. - Ты проклятый садист - ты безумец - ты творишь такие дела иосмеливаешься после этого говорить с порядочным человеком!.. Роджерс со злой усмешкой швырнул вниз мешковину и уставился в глазаподступившего к нему со сжатыми кулаками гостя. В словах его сквозилосверхъестественное хладнокровие. - С чего же вдруг ты, глупец, вообразил себе, что это сделал я?Допустим, что с нашей, ограниченной, человеческой точки зрения результатнепривлекателен. Что из этого следует? Да, действие бесчеловечно, но Он и непретендует называться таковым. Жертвовать - это всего лишь предлагать. Япожертвовал этого пса Ему. И то, что случилось, результат Его действий, а немоих. Оно нуждалось в питании посредством предложенной ему жертвы и принялоее в свойственной Ему манере. Хочешь, я покажу тебе, как Оно выглядит? Пока Джонс медлил в нерешительности, Роджерс вернулся к столу и взял вруки фотографию, лежавшую лицевой стороной вниз. Теперь, с испытующимвзглядом, он протянул ее Джонсу. Тот машинально взял снимок в руки и стольже бездумно принялся рассматривать его. Но уже в следующий миг взгляд егосделался острее и сосредоточеннее, ибо поистине сатанинская силаизображенного там объекта произвела почти гипнотический эффект. Определенно,Роджерс здесь превзошел самого себя в моделировании безграничного ужаса,запечатленного затем фотокамерой. То было произведение истинного, ноинфернального гения, и Джонсу невольно захотелось предугадать, каквосприняла бы этот адский шедевр публика, будь он выставлен на всеобщееобозрение. Он просто не имел права на существование, и, возможно, сами мыслиРоджерса о нем после того, как работа была закончена, довершили повреждениеразума его творца и породили манию поклонение идолу, приведшую к стольжестоким последствиям. Лишь здравый рассудок способен был противостоятьковарному искушению, какое несло в себе это чудовище - то ли плод больноговоображения, то ли некая сверхуродливая, экзотическая форма действительнойжизни отдаленных времен. Страшилище стояло на полусогнутых конечностях, как бы балансируя насамом краю того, что казалось искусным воспроизведением трона владыки,сплошь изукрашенного резьбой, более ясно различимой на другой фотографии.Было бы невозможно описать его обычными словами, так как ничто дажеотдаленно соответствующее ему не могло бы возникнуть в воображении целогочеловечества, повредившегося в уме. Какие-то его черты, возможно, слабонапоминали высших позвоночных животных нашей планеты. Размер его былгигантским, так что даже в полуприседе оно превосходило рост Орабоны,заснятого рядом с чудовищем. Оно обладало почти шарообразным туловищем с шестью длинными извилистымиконечностями, оканчивающимися клешнями, как у краба. Над массивным телом,выдаваясь вперед, громоздился еще один подобный пузырю шар; три туповзирающих рыбьих глаза, целый ряд гибких на вид - каждый длиной с фут -хоботков, а также раздувшиеся, подобные жабрам, образования по бокам пузыряпозволяли предположить, что это была голова. Большая часть туловища былапокрыта тем, что с первого взгляда казалось мехом, но при ближайшемрассмотрении оказывалось порослью темных, гибких щупалец или присосков,каждое из которых оканчивалось гадючьим зевом. На голове и под хоботкамищупальца были длиннее, толще и отмечены спиральными полосками, имеющимисходство с пресловутыми змеевидными локонами Медузы Горгоны. Было быпарадоксальным утверждать, что лицевая часть такой чудовищной твари моглаиметь выражение, и все же Джонс почувствовал, что треугольник безумновыпученных глаз и эти косо поставленные хоботки - все они вместе выражаютсмесь ненависти, алчности и крайней жестокости, непостижимую для человека,ибо она была сопряжена с другими неведомыми эмоциями не от нашего мира илидаже не от нашей галактики. В этом сатанински извращенном создании,рассуждал про себя Джонс, воплотились все зловещее безумие Роджерса и весьего инфернальный гений скульптора. Рассудок не допускал его существования -и все же фотография неопровержимо доказывала его реальность. Роджерс прервал его размышления: - Ну, так что ты об этом думаешь? Неужели и теперь тебе неинтересноувидеть - кто уничтожил пса и высосал всю его кровь миллионами ртов? Ононуждается в питании - но Оно больше не будет иметь в нем недостатка. Он -Бог, а я - Верховный Жрец в Его новой жреческой иерархии. Йэ! Шуб-Ниггурат!Всемогущий Козел с Легионом младых! Охваченный отвращением и жалостью, Джонс опустил руку с фотографией. - Послушай, Роджерс, не нужно ничего этого. Всюду есть предел, тызнаешь. Творение твое - шедевр, как и все остальное, сделанное тобой, нотебе это не пойдет во благо. Не нужно больше видеть такое - пусть Орабонапокончит с этим, а ты постарайся все забыть. И позволь мне порвать в клочьяэту мерзкую фотографию. Свирепо рыкнув, Роджерс вырвал из его рук снимок и спрятал его в стол. - Ты идиот! Ты все еще думаешь, будто все, что с Ним связано - обман!Ты все еще думаешь, что я сам смастерил Его, что все мои фигуры - не больше,чем безжизненный воск! Да почему же, черт побери? Ты сам мертвее любойвосковой поделки! Но ты ошибаешься, у меня теперь есть доказательство, и япредъявлю его! Нет, не сейчас, потому что Оно отдыхает послежертвоприношения, но - позже... да - тогда у тебя не останется сомнений вЕго мощи! Роджерс снова посмотрел в сторону запертой на висячий замок двери, аДжонс взял со скамьи шляпу и трость. - Прекрасно, Роджерс, мы подождем. Теперь мне пора, но завтра днем яснова приду. Поразмысли о моем совете и, если он не покажется тебе разумным,поступай, как знаешь, и поговори с Орабоной. Роджерс оскалил зубы в мерзкой усмешке. - Уходишь? Все же ты испугался! Испугался, забыв все свои смелые речи!Говоришь, что все мои фигуры только мертвый воск и все-таки пускаешьсянаутек, когда я начинаю доказывать тебе на деле, что все не так. Ты не лучшетех парней, которые бьются со мной об заклад, что не побоятся провести вмузее ночь - они через час начинают стучаться и вопить, чтобы их выпустили!Ты хочешь, чтобы я посоветовался с Орабоной, да? Вы оба - всегда противменя! Вы не хотите допустить Его грядущего земного владычества! Джонс спокойно возразил: - Нет, Роджерс, никто здесь тебе не враг. И я не боюсь твоих восковыхфигур - напротив, восхищаюсь твоим искусством. Но сегодня мы оба немногопонервничали, и, думаю, небольшой отдых нам обоим будет на пользу. И снова Роджерс не дал ему уйти. - Ты не испугался, да? Тогда отчего же так спешишь? Ну-ка, прикинь -хватит у тебя смелости остаться здесь на всю ночь или нет? К чему такаяспешка, если ты не веришь в Него? Очевидно, Роджерса осенила какая-то новая идея, и Джонс внимательновгляделся в его лицо. - Почему же, никуда я особенно не спешу. Но ради чего мне оставатьсяздесь одному? Что это докажет? Впрочем, затрудняет меня только одно - тут неочень удобно спать. Ради чего терпеть такие неудобства, возьми хоть кого изнас? Но тут новая мысль озарила самого Джонса. И он продолжал впримирительном тоне: - Послушай-ка, Роджерс, - я только что задал тебе вопрос: какой смыслпроводить мне здесь целую ночь, если все равно каждый из нас останется присвоей правоте. Пусть уж тогда это станет доказательством, что твои восковыефигуры просто-напросто изделия из воска, а потому ты не должен большепозволять своему воображению следовать и дальше тем же путем. Допустим, яостанусь. Если я продержусь до утра, согласишься ли ты принять новый взглядна вещи - отдохнуть месяца три на природе, а Орабоне велеть уничтожить этутвою новую штуковину? Ну, как - недурно придумано? В лице Роджерса нелегко было прочитать что-либо определенное. И все жеказалось очевидным, что мысль его напряженно работает, и что над множествомпротиворечивых эмоций берет чувство зловещего торжества. Наконец,прерывающимся от возбуждения голосом, он заговорил: - Даже очень недурно! Если ты претерпишь это, я последую твоему совету.Но ты должен, обязан претерпеть. Сейчас мы отправимся обедать, а послевернемся обратно. Я запру тебя в выставочном зале, сам же уйду домой. Утромвойду сюда раньше Орабоны - он приходит в музей за полчаса до появленияостальных сотрудников, - и погляжу, каково тебе тут поживается. Но не обещайничего, если не очень тверд в своем скептицизме. Все другие отступились - иу тебя есть этот шанс. Думаю, что если ты погромче постучишь в дверь, сюданепременно явится полицейский. Через некоторое время - учти: тебе туткое-что может не понравится - все же ты будешь находиться в одном с Нимдоме, хотя, конечно, не в одном и том же помещении. Когда, черным ходом, они вышли в грязный задний двор, Роджерс нес ссобой кусок мешковины, которым была обернута страшная его ноше. Посерединедвора виднелся люк, и хозяин музея спокойно, внушающим ужас привычнымдвижением, поднял его крышку. Мешковина вместе с содержимым ушли в клоачныйлабиринт, в забвение. Джонс вздрогнул и едва нашел в себе силы не отдалитьсяот тощей фигуры своего спутника, когда они вышли на улицу. По взаимному молчаливому сговору они не пошли обедать вместе, ноусловились встретиться перед музеем в одиннадцать вечера. Джонс поспешно окликнул кеб и только тогда вздохнул свободней, когдапроехал по мосту Ватерлоо и приблизился к ярко освещенному Стрэнду. Онпоужинал в нешумном кафе, а потом отправился домой на Портленд-Плэйс, чтобыпринять ванну и прихватить с собой кое-какие вещицы. Лениво размышлял он отом, чем же в эти часы занимается Роджерс. Говорили, что у него большоймрачный дом на Уолворт-роуд, полный темных, запретных книг, всякого родаоккультных штук и восковых фигур, не предназначенных для показа публике.Орабона, как слышал Джонс, жил в отдельной квартире, расположенной в том жедоме. В одиннадцать вечера Джонс обнаружил Роджерса спокойно ожидающим его удвери подвала на Саутварк-стрит. Они мало разговаривали друг с другом, нокаждый из них чувствовал в другом затаенное, грозовое напряжение. Они малоразговаривали друг с другом, но каждый из них чувствовал в другом затаенное,грозовое напряжение. Они условились, что местом бодрствования Джонса будетсводчатый демонстрационный зал, и Роджерс вовсе не настаивал на том, чтобыиспытуемый непременно поместился в отгороженной части его с табличкой"Только для взрослых", где сосредоточилось все самое ужасное. Пользуясьрубильниками, расположенными в рабочей комнате, владелец музея погасил всюдуэлектрический свет, а затем запер дверь этого жуткого склепа одним измногочисленных ключей, висящих на его кольце. Не пожав Джонсу руку, он вышелна улицу, запер за собой наружную дверь, и сейчас же истертые каменныеступени лестницы, ведущей к тротуару, загудели под его каблуками. Когда шагисмолкли, Джонс понял, что его долгое, нудное бодрствование началось.