Обнуление

«Я уверен, что мы останемся здесь навеки. Возможно, мы умрем, а возможно, это место сохранит нас такими, как мы есть...» 

Харлан Эллисон. Эмиссар из Гаммельна

Теплопровод нечётко тянется сбоку, впереди же, совсем далеко, маняще горит на пологе марева красный светильник и угадываются смутные очертания научного корпуса. Никто из наших не знает точно – откуда питается свет. Не знаю и я. Дизель где-то в подвале. Где-то там ещё есть живые. Мы на это надеемся.

– Господи... Святая богородица... – стучит Валера зубами. Он шагает сбоку, слегка повернув корпус к кустам, и раструб огнемёта настороженно шарит по абрисам тонких веток. Колыхается синий запальный огонёк. Кусты редкие, неестественные, и похожи скорее на картонные декорации, но туман и сумрак делают их отличным убежищем.

Святая богородица нас не слышит. После Обнуления, когда рука того шизанутого выпустила штамм, всем людям интеллигентного – даже отчасти – склада ума стало это кристально ясно. Но моему товарищу – нет. Он не таков, всё держится за предрассудки и всю эту муть, крестится интенсивно. Небо, раскинувшееся над завесой тумана, по обыкновению своему, молчит.

Мой сектор более предсказуем и скучен – пятно фонаря скользит по неровному, в выщерблинах, боку теплопровода. Наверное, у меня хорошая интуиция и хороший фонарик – лишь заметив отблеск, тонкий росчерк над трещинами асфальта, я хватаю Валеру за рукав.

– Стоять!

– Святая богородиц...

Это растяжка. Нам не рады.

– Что ж вы, ублюдки, делаете. Мы же свои...

Свои. Я взвешиваю это слово на языке. Не очень весомый аргумент. Во рту пересохло. После глобального обнуления все подобные аргументы утратили силу, исчерпались к чертям.

Но надо идти. Осторожно миновав ловушку, мы двигаемся вперёд. Корпус совсем близко. Жестом показываю – «разделяемся». Валерка уходит вправо, горбатясь баллонами, я же, придерживая на боку автомат, в другую сторону – под сень теплопровода. Он холоден и шершав.

Научный корпус – кубообразная громадина, муравейник этажей и перекрытий с прожилками воздуховодов-артерий и клапанов-лифтов. Теперь это всё мертво. В здании есть какая-то непонятная и необъятная утвердительность, будто оно всерьёз, взвешенно решило – стать окончательно мёртвым, и так вот, недвижимо распадаясь, чего-то там ждать.