Предрассветные сумерки.

В маленькое оконце пробивался бледный лунный свет, заливая сырое помещение. Мимо прошёл лорд Рендалл, презренно оглядев меня, на что я лишь отвернулась к стене, повыше стараясь натянуть тонкий плед, из любезности, предоставленный мне Аберлайном. За эти месяцы, проведённые в камере, за стальными прутьями, разъедаемыми ржавчиной, свет стал мне чужд, как и нормальный сон. С тех событий моя жизнь полетела под откос, канув в небытие и тот, кто доставил заносчивому мальцу то чёртово письмо обязательно пожалеет о содеянном. Арчибальд, не сомневаюсь, вышел сухим из воды и проворачивает очередные убийства, только теперь совсем плевав, на данный мне, обет.

Копна моих светлых волос, струясь, касалась грязного каменного пола, неприятно отдающего холодом и едким смрадом старой гнили. Поморщившись, прикрываю глаза, в битой попытке уснуть и хоть немного восстановить силы. Как обычно: они столь жалки и тщетны, что теряешь всякую надежду на нормальное существование в этом бренном мире и желание забыться глубоким, непробудным сном, захлёстывает с головой.

Отец, сестра и матушка, в конце концов, отвернулись от меня и в глазах каждого из них плескалась отрешённая халатность по отношению к моей жалкой жизни, лишь брат оставался единственным, кто не неравнодушным не давая окончательно гнить в столичных подземельях, изредка навещая, но заносчивый старикан оборвал и эту ниточку, связующую мою жалкую жизнь с внешним миром.

Его шаги гулким эхом отдавались от стен, выложенных темным булыжником, а взор блуждал из стороны в сторону, от одного заключённого к другому. Следом за ним, удерживая молодого, потрёпанного, парня, рьянно пытавшегося вырваться, вели на эшафот. Его встревоженные карие глаза остановились на мне, моля о помощи. Что я могу сделаться? Меня ожидает та же участь - умереть жалкой смертью обычного мелкого шарлатана, оскорбившего своих господ.

Небосвод, в предрассветных сумерках, мерк и звезды, с сочувствием вглядываясь в лица людей, провожали юношу в последний жизненный путь. Он протестовал, выкрикивая что-то нечленораздельное, но никто не вникал в его слова, что являлись молитвой, призывом к нормальной мирской жизни, без жестокости, присущей каждому там стоящему. Рендалл остановился около моей камеры, созерцая чрез оконные прутья очередную казнь.

– Та же участь ждёт и тебя, маркиза, – саркастично пробасил тот, взглядом указав на парня, бьющегося в предсмертной агонии.