Прохладный ночной воздух принес долгожданное облегчение разгоряченной коже Рона, когда он опустился на скамейку перед домом Гарри и Хорь- Драко — перед домом Гарри и Драко. Рону все еще было немного трудно привыкнуть. Разговаривать вообще с этим мерзавцем было одним, но обращаться к Драко-долбанному-Малфою по имени было совершенно иным. Тем не менее, он все-таки парень Гарри.
Жених.
К этому Рон тоже все еще привыкал. По-видимому, шесть шотов огневиски и два стакана какой-то смеси по импровизированному рецепту Луны не очень хорошо сказывались на его памяти. Явно нужен такой закон, который запрещал бы Луне Лавгуд приближаться к алкоголю! Рон был просто в стельку, но не то чтобы он жаловался. Ему нужно было напиться, если он планировать пережить остаток вечеринки, которая наверху шла в самом разгаре.
К тому же, было... тяжело — видеть Гермиону вместе с Панси. Конечно, их с Роном решение расстаться было обоюдным, и они до сих пор оставались лучшими друзьями, плюс в последнее время Рон начал сомневаться в своей ориентации, но их разрыв все еще немного его тяготил. Это же Миона. Какой-то незрелой, наивной частью себя он все еще думал, что они... ускачут вместе в закат или что-то еще, но это был абсурд.
Он сказал всем, что ему просто нужен глоток свежего воздуха: слишком много виски, слишком много танцев и слишком много людей в квартире Гарри и Драко.
И это лишь отчасти было ложью.
Наверху, действительно, было слишком много людей, и Рон был счастлив сбежать от них всех. Особенно от Забини.
— Боги, — шумно выдохнул Рон, откинувшись на спинку скамьи и устремив взгляд в небо. По крайней мере, ему попалась хорошая ночка, чтобы по пояс погрязнуть в жалости к самому себе со своей непонятной ориентацией, сбитой с толку доводившим его весь вечер Блейзом Забини.
Не то чтобы квартира Гарри была очень большой или что-то в этом роде, но каждый раз, когда Рону удавалось ускользнуть от взгляда Забини, не успевал он и глазом моргнуть, как мерзавец снова был тут как тут. Во взгляде Забини было что-то восхитительно нервирующее, темно-карие глаза сверлили его так, словно каждый кусочек всей сущности Рона — его неуверенность, его сильные стороны и слабые — все было на виду. Это сводило с ума. А еще этот его одеколон. Он напоминал запах леса, виски и кожаной вещи, с малейшим намеком какой-то сладости, и Рон все не мог понять какой. Соединить это с красотой Забини, его точеным лицом, этой дерзкой, самодовольной улыбкой, и не человек получается, а греческий бог!
