Обещание

-1-

Хосок осторожно открывает входную дверь и заходит в квартиру. Следом заваливается Тэхен, в руках у которого огромные пакеты со всякими новыми вещами из магазина. Ему было в радость целый час торчать в детском отделе, а вот Хосоку не очень: ходил, как истукан, еле ноги волочил и канючил на каждом повороте о том, как сильно устал и хочет домой, — а ведь это именно у него был ребенок, которому и одежда нужна, и игрушки, а еще хлопья всякие по утру и обязательно банановое молоко в холодильнике.

— Милая, я дома, — из последних сил выдавливает Хосок, наваливаясь спиной на стену прихожей, сгребая тем самым ветровки, висящие на вешалке. Тэхен через силу улыбается, переводя взгляд со своих искалеченных от огромного веса рук на его свободные и не пострадавшие. Вот же чертов лентяй, кто тут еще по-настоящему устал.

— Я кушать готовлю, ты с Тэхеном? — громко говорит омега из кухни.

— Да, он со мной. Один бы не добрался, — отвечает Тэхен, снимая обувь.

Из комнаты слышится топот, и в коридор выскакивает мальчишка с черными смолянистыми волосами. Его большие глаза, словно у бэмби, засияли, как только улыбка коснулась его рта.

— Милый, иди к папочке, — Хосок разгибается и расставляет руки в разные стороны, чтобы встретить своего сыночка с теплотой и любовью, но мальчик, вместо того, чтобы прыгнуть в объятия отца, с разбегу впечатывается в Тэхена.

— Хен, я так скучал по тебе!

Под разочарованный вздох Хосока Тэхен улыбается и поднимает на руки это маленькое сокровище, прижимая близко-близко к своей груди и вдыхая слабые винные нотки.

Это его любимый запах.

— Я твой отец или кто, а? — фыркнув, возмущается Хосок, забирает пакеты, недовольно смотря на смущенного Тэхена, и удаляется на кухню, к Эйко.

— Радость моя, долго так стоять будем? — неуверенно начинает он, касаясь губами маленькой макушки и чувствуя, как чужое дыхание приятно щекочет шею. В ответ бурчат что-то и стискивают сильнее, лишая желания присесть и отдохнуть. Ради этого мальчика Тэхен готов ходить даже на сломанных ногах.

— Я тоже скучал по тебе, Чонгук-и.

Тэхен не помнит уже, с чего все началось. Он почти всю свою жизнь прожил бок о бок с Хосоком: они ели вместе, спали вместе, делили одну яичницу на двоих. А потом он привел в дом прекрасную Эйко, и Тэхен подумал, что дружбе конец. Но нет, они по-прежнему проводили время вместе, а потом, как-то даже слишком быстро, он стал дядей. Крохотный комочек, обернутый во множество маленьких одеял, куксился и двигался, как червячок, на небольшой белой кушетке. И именно в тот момент жизнь Тэхена рухнула, словно никогда и не существовала вовсе: он потерял счет времени, просто сидел, смотрел в небольшие черные глаза, в которых видел отражение всей своей жизни, и молчал. Как же он жил без этого чуда столько времени, — пронеслось тогда у него в голове. Об истинности Тэхен рассказал родителям Чонгука почти сразу, на что те выставили его из дома на пару недель. Это была пытка, но позже его пустили, сказав, что «у тебя должны быть мозги, ты ведь взрослый». С тех пор он всегда здесь: тратит большую часть своей зарплаты на одежду, игрушки и прочие нужды своего счастья, не задумываясь о том, что может в будущем стать ненужным.

Тэхен ставит Чонгука на кухонный стул, пока Хосок с женой нежно воркуют у кипящей плиты, и достает из пакета под его счастливым взглядом несколько игрушек:

— Я купил тебе подарочек, в качестве извинения за долгое свое отсутствие.

— Хен, — тянет Чонгук и улыбается так, словно только что прокатился на крутом аттракционе, — Спасибо тебе.

Он берет игрушки в руки, целует опешившего Тэхена в щеку, в знак благодарности, и, спрыгнув, убегает в комнату. А у Тэ вся жизнь перед глазами пробегает, дыхание учащается, становится нечем дышать, а радость в глазах пульсирует сквозь прикрытые веки. Хосок смотрит на него нечитаемым взглядом с минуту, игнорируя обеспокоенный взгляд жены, и стучит по тумбе, привлекая внимание:

— Тэ, давай поговорим.

Эйко выдавливает из себя слабую улыбку, пока выключает плиту, и ретируется следом за Чонгуком. На кухне повисает тишина, и не один из альф не решается ее нарушить. В голове Хосока разговор прошел гладко и спокойно, но в реальности даже начать его оказалось непосильной ношей. Тэхен же прекрасно понимал, о чем с ним хотят поговорить, и считал, что никакого толку в этом не будет: Хосок примерно два раза каждый год напоминал ему об одном и том же, глупо было думать, что он, Тэхен, изменит свое решение.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Ты мне как брат и всегда будешь им оставаться. Я хочу защищать тебя, беречь и помогать, если будет необходимо, — Хосок, как обычно, начинает издалека, на что Тэхен ухмыляется, но молчит, — Моя жена тоже любит тебя, и ты это видишь и чувствуешь, но...

Он замолкает, отводя взгляд в сторону. Тэхен смотрит туда же и натыкается на семейную фотографию, примагниченную к холодильнику: на ней Хосок обнимает со спины свою жену, что держит маленького большеглазого Чонгука на своих руках. Он знает, почему на фотографии Чонгук-и смеется, потому что был с ними в тот день и сделал эту самую фотографию, фотографию счастливой семьи, в которую он, к сожалению, не входит. Почему он вообще решил, что вправе причислять себя к семье Чон?

— Ты знаешь, что меня пугает такая огромная разница в возрасте у вас с Чонгуком. Моя жена говорит не волноваться, что все будет хорошо, но я не могу, понимаешь?

— Понимаю, — Тэхен кивает, опуская взгляд в стол.

— Ты же понимаешь, что в наше время глупо цепляться за истинность. Мы с женой не истинные, но счастливы вместе и любим друг друга. Можешь сколько угодно стараться и быть рядом, но в конечном итоге его выбор может пасть не на тебя. В таком случае я ничего не смогу поделать и приму это, но за тебя будет ужасно больно. Может, ты все-таки бросишь все и заведешь семью? — Хосок натягивает улыбку, давится фальшивым чувством поддержки, но, Тэхен знает, внутри у него настоящий пожар из морали и принципов. Он и так уже сделал слишком многое, позволив ему практически жить в их доме.

— Сколько бы ты меня не спрашивал, мой ответ не изменится, хен, — Тэхен улыбается слабо и не поднимает головы, — Я хочу заботиться о нем, помогать, чем смогу, и оберегать, — он поднимает голову и смотрит в мигом осунувшееся лицо Хосока, — Хотя бы до тех пор, пока не перестану быть ему нужным. Обещаю, что уйду, как только он попросит об этом.

— Тэхен... — сквозь сжатые зубы выдыхает Хосок, и по его лицу становится понятно: душа плачет.