Одним снежным днём

Боль

      Этим вечером погода разыгралась не на шутку. Сильная метель щипала глаза, морозило щеки, не давая нормально погулять или даже сходить в магазин. Было скользко и холодно. Все горожане остались дома, попивая горячий чай и греясь у камина в теплом кругу семьи, играя в настольные игры или смотря телевизор. 

      Мари бежала, не обращая внимания на пургу. Бежала, словно хотела от чего-то скрыться. Бежала, как никогда. Но это ей не помогало. 

      Маринетт было больно. Было так больно, что хотела просто забыть. Забыть все. Забыть и не вспоминать. Но она не могла. Она не могла забыть, как радовалась и как тепло было рядом с ним. Но теперь все разрушено. Из-за неё. Теперь она уже не сможет подойти к нему. Не сможет больше сидеть за ним, на следующей парте, и просто издалека наблюдать за ним. Не сможет сказать ему «Привет» или «Доброе утро». Не сможет из-за боли, которая будет её съедать изнутри, когда теперь он будет смотреть на неё (если вообще посмотрит). 

      Маринетт хотела исчезнуть. Просто взять и исчезнуть. Исчезнуть, как будто её никогда не было. Теперь все разрушено. Сломанное не починить. Сказанного не вернуть. Теперь уже ничего не поделаешь. Уже поздно что-то менять. Ошибки совершены и теперь будут напоминать о себе, порой в самый неподходящий момент. 

      Мари быстро забежала в дом, снимая по пути ботинки и пальто, оставляя все на пути. Она не слышала ни маму, ни папу, что хотели узнать причину столь неожиданного появления и столь резкого порыва. Она не слышала Тикки, которая пыталась её успокоить. Она никого не слышала и ничего не чувствовала. 

      Боль — единственное, что она сейчас ощущала. Она разъедала её с каждой секундой, не давая скрыться, не давая передохнуть. Не давая согреться. Лишь только холод и боль. 

      Обхватив свои плечи руками, Мари сползла по стенке вниз, пытаясь сдерживать слезы. Все её тело пробивало мелкой дрожью, а небесные глаза заполняли кристальные капли. Она закрыла люк, чтобы родители или кто-нибудь ещё не смог её побеспокоить. Побыть одной. Успокоиться. 

      — Маринетт. Маринетт, — тоненький и жалостливый голос донесся до неё, но она не могла говорить. 

      Чувствует, что если заговорит, то точно не сможет сдержать слезы, которые почти были готовы брызнуть, и крик боли, которая не давала трезво мыслить. И они полили с новой силой, обжигая кожу. Всхлипы она подавляла в себе.