Ч.С:

Ч.С: Куплет третий

ТРЕТИЙ КУПЛЕТ

I

Я не помню когда последний раз спал. Мы шли в поисках андера и нам говорили, что где-то между двумя кварталами мочеиспускательного тракта нам покажут андер и разъебут всех к чёртовой бабушке, как однажды мы ворвались в святилище Гражданской обороны и наконец-то поспали.

Это оказалась та же богом забытая «Галерея» – засранный лофт-сифилис в чертогах здравого смысла. Нас всех смыло словно по одиночке по канализационным канавам, и показали андер, там где он и всегда был как стихи от взрослых мордоворотов читающих тексты пятнадцатилетних девочек чтобы им наконец-то дали, но этого как мы помним никогда не происходило.

Мы зашли во внутрь и увидели те же самые лица, чуваков с татуировками на шее и маленькими яичками. Все толпились и наступали нам на ноги, я кричал чтобы они были осторожны, а они смотрели на меня, но видели стену за моей спиной и как конченные туберкулёзники, все как один, кашляли в такт аккордеону в свои окровавленные платочки. Тут нам и показали андер.

На сцену вышла какая-то полудохлая старуха и затянула песню. Она пела так мерзко и постоянно заикалась из-за неисправной аппаратуры, что мы не сразу поняли, что она поёт. Мы стали вслушиваться и напрягать мозг и только ближе к припеву поняли, что она поёт песню Кобзона, я начал дико смеяться, потом вдруг осёкся и понял, что может быть я единственный тут не уважающий ничего святого и возможно это дань мёртвому исполнителю, и стал смеяться тише. Когда она допела, то получила таких оваций, которых никто из нас ещё не заслуживал. Бородатые бывшие хипстеры-австралопитеки затопали ногами, зазвенели бутылками красного-сухого и ликовали, будто они обрели вторую молодость с их заебавшими всех в десятых луками и книжками Мураками или какую херню они там ещё читали. В бессознательном потоке выкриков, на уровне «эшкере» и «ббббрррряяяяя», мы стояли и мерились письками с одним качком, который зачем-то усомнился в величине моего члена. Как и всегда происходит с такими перекаченными парнями, он проиграл, и отдал мне свои последние две тысячи, которые были ему нужны для покупки себе протеина, а его девушки транквилизаторов, чтобы она могла с ним трахаться хотя бы в отключке. Я был доволен, но всё ещё не понимал, что происходит. Наконец на сцену вышел ещё один персонаж, уже другой, он был хотя бы не бабка, но тоже, сука, почти умирал, а ещё шепелявил, он взял в руки микрофон и чуть ли не засунув его в рот начал стонать, постепенно попадая в такт музыки, и только спустя время его рот и всё что из него выходит начало обретать смысл. Он пел другую песню Кобзона. Я не выдержал и засунул руку между ляжек страшной, но да похуй, у неё всё-таки есть вагина, администраторши, и спросил: «Йоу, что, блять, происходит, мы что на концерте памяти хуёвых депутатов?» – но она вытащила мою руку из своих трусов, потому, что пока я говорил эту фразу, я прошёл уже многим дальше в своём соблазнении управленцев, и заверила меня, что это андер, мы просто должны дождаться конца. Мы были в смятении, но стали ждать. На сцену один за другим то выпрыгивали, то выползали исполнители и пели Кобзона. Я даже, сука, не думал, что у него такой огромный репертуар, потому что при жизни он пел вроде бы всего две песни, и иногда открывал рот когда играл гимн. Когда исполнители кое-как допевали, толпа ревела, как на стадионе в Лужниках, кидали вверх свои использованные презервативы и зачитали детей под ритм советских песен. Спустя два часа, или нам только это показалось, люди стали эволюционировать обратно в обезьян и уже не стыдились открыто рыгать и пукать, отдаляясь всё дальше от Сверхчеловека, но тем самым избавляя себе от неизбежного человеческого вымирания. Сила сей музыки не действовала только на нас. Мы изнывали и маялись, и старались не пялиться на девку, что расширилась голая на двух стульях и умоляла воскресить Кобзона, чтобы она родила от него ребёнка и наконец-то обрела свой единственный женский смысл. Мы устали и хотели уже уходить, как вдруг музыка закончилась, перестало вонять затхлостью Совка, на сцену словно гусеница взобрался худощавый урод, тот что с татуировкой на шее, сел в позу лотоса и направил кривой палец в нашу сторону, злобно, но как бы скрывая слёзы счастья, отчеканил: «Твари! Вы Твари? Вот вам настоящий андер! Вы устарели как единица современной контркультуры! Посмотрите на современное творчество! Вы увидите, что андеграунд давно уже умер, всех этих реперов и рок исполнителей так много, что они перестали противостоять большинству, ведь противостоять уже нечему, теперь они, а вместе с тем и вы стали большинством, а потому вам должно противопоставляться другое! Вот скажите, вы слушаете Кобзона? Кто-нибудь, кроме дедов, слушает Кобзона? Нет! Но мы слушаем, мы в меньшинстве, а потому теперь мы андер! А вы идите, плачьте своим тваревскими слезами и вливайтесь в культуру, которую мы разрушим, создав новую контркультуру и станем молодёжной элитой!». На этих словах парень с татуировкой на шее начал громко и наиграно смеяться и нам захотелось уйти. Мы шли и рассуждали о том, что это бред какой-то, пока не увидели, как на ковре где-то в ста метрах от нас, сидят бабушки в русских народных костюмах, и мы узнали в них наш рубцовский коллектив «Серебряна». Они были в прошлом году на дне города Барнаула и собрали вокруг себя не больше пяти зевак, а сейчас они сидят на ковре и поют свои хуёво стилизованные русский народные песни, и вокруг них толпятся и кидают деньги молодые ребята, которых мы раньше видели на Барнаульском «Чтиве». Бабушки увидели нас и показали нам факи. Я взял телефон, зашёл в ВК, и вытащил из ЧС Курву, который моментально мне написал: «Я же говорил, что тебя растопчу, и землю из под ног выжгу!». Мы обнялись всеми Тварями и пообещали друг другу никогда не предавать своё творчество. Но через месяц Твари постепенно рассосались по коллективам, а Данечка стал звездой, гастролируя по миру с группой «Золотое Кольцо», у которых был пиар-менеджер наш незабвенный Курва.