Чимин в полном незнании. Он понимает, что ребёнок — это не шутки шутить, а гораздо больше. Больше проблем, больше забот, больше радости, больше криков, больше приятностей, и вообще, больше счастья. Но сейчас главное то, как отреагирует Чонгук. По сути, они общаются, сколько, три месяца? Из которых два омега беременный. Да уж. Это совсем мало. Хотя, для того, кто сильно любит, достаточно и одного дня, чтоб понять человека. Чимин узнал Чонгука. Он наблюдал за ним ещё со школы год, а теперь, когда он рядом, знает все его недостатки и изъяны. Всё знает: и характер, и мысли, и поступки, и личность, и какая душа. Душа у того большая, но пока закрытая. Он ещё не до конца доверяет омеге, но доверяет. Чему Чим уже благодарен и рад, что таки достучался до сердца хладнокровного альфы, так сказать, лёд тронулся.
Всё ещё сидя в обнимку с Чоном, в объятиях которого омега чувствует себя умиротворённо, снова шепчет Чону на ушко:
— Чонгукки, как ты относишься к детям? М? — Минни смотрит на альфу из-под его шеи и весь дрожит внутри, боясь что-то не то услышать. Чонгук смотрит на экран телевизора и улыбается, а когда до него доходят слова, сказанные омегой, поворачивает голову в сторону, натыкаясь на жалостливый взгляд.
— Ну-у… Я не очень люблю детей, если честно, — бля, как ножом по сердцу. — Все эти крики, вопли, сопли, рёвы, памперсы, кормёжки… — Чим внимательно слушает и глотает слёзы, пока Чонгук не видит. — Ещё и ночью не выспаться, и вообще, ответственность большая, к которой я, в принципе, не готов вообще, а о своих — даже и не думал, и не хочу думать, напрягает…
— Хватит! — всхлипывает Чимин, отстраняясь от Чонгука.
— Я всё понял, — омега со слезами бежит в свою комнату, не глядя на остолбенелого Чона. Альфа сразу подрывается с дивана и бежит за Чимином наверх. Он почти догнал того, как перед носом громко хлопнула дверь и щёлкнул замок. — Минни, что случилось? Открой, пожалуйста, — Чонгук тарабанит в дверь и слышит сквозь пелену, громкий плач и всхлипы.
— Чим, Чимин, открой и расскажи мне, я не понимаю. Я что-то не так сказал или обидел тебя чем-то? Не молчи, — Чонгук уже не знает, что делать, ломать к чертям собачьим дверь, или ждать, пока тот успокоится и сам откроет, но, скорее всего, Чонгуку придется делать первое, ибо с той стороны плачь прекратился. Тишина. — Чимин, блять, открой, иначе выебу дверь…
— Уйди, — тихо говорит Чим, пытаясь удержать подкатившие слёзы.
— Уходи, оставь меня. Я теперь тебе не нужен, сам справлюсь и без твоей помощи, — омега кричит так, чтоб альфа услышал и держится обеими руками за выпуклый животик, будто у него отобрать хотят. Чонгук вообще замер.
«Почему он такое говорит? Пару минут назад всё хорошо ведь было, а сейчас будто подменили человека».
— Чимин, я ничего не понимаю, выйди, пожалуйста, и мы обо всём поговорим. Или, я говорю же, что разъебу дверь, — Чонгук рычит и снова долбит кулаками деревянную бедную дверь, которая ни в чём не виновата. Хотя, нет, виновата. Она отделяет Пака от Чона в каких-то жалких пару метрах. «Какой вообще чёрт её придумал?».
— Я не хочу с тобой разговаривать, уйди, — Пак снова кричит и плачет, хватаясь за живот от боли, а сердце Чонгука сжимается, и он решает выломать дверь, ибо терпеть невыносимо больше. Пару толчков плечом в дверь ничего не дают, и со всей дури Чон бьет по двери ногой, ибо заебала не открываться, как та распахивается с треском, чем пугает Чимина сильнее. Чонгук подбегает к трясущему омеге, пытается взять того в руки, но Чим лишь брыкается, бьет кулаками и ногами куда только глаза глядят и с громким «Уйди, оставь меня!» начинает больше прежнего рыдать. Чонгук не может больше терпеть, и резко сжимает омегу в медвежьих объятиях. Чим давится воздухом и слезами, что невольно стекают ручьем, и пытается оттолкнуть альфу, сколько силы есть. Он боится за малыша и чуть пытается отстранится от Чона, но тот не дает и крепче прижимает к себе, обрезая все попытки отстраниться.
— От-тпусти… — заикаясь, просит омега, и давится от нехватки воздуха. — Р-ребенок!
Чонгук от услышанного притих и сразу отпустил Чимина.
— Что? Повтори.
— Ты правильно всё услышал, — еле выговаривает Пак, чуть отдышась. Чонгуку поплохело. Сердце в пятки ушло, на душе кошки скребут, мозг временно вне зоны доступа, а глаза на лоб вылазят.
— Бля-ять, — тяжело вздыхает альфа, откидываясь на подушки спиной, прикрывая ладонью лицо.
— С-сука.
— Что?
— Так вот почему ты такой ходил в последнее время, запах изменился, настроение не то, слишком подозрительно всё было, а я, как последний дурак, нихрена не понял, что ты мог просто залететь, чёрт, — Чонгук бьет рукой по прикроватной тумбочке, с которой летит светильник и часы. Чимин охает и сжимается весь. Он очень боится такого Чонгука и боится теперь в два раза больше, ведь не знает, что взбредет в голову альфы. — Сколько?
— Что?
— Срок?
— Девять недель, — тихо бормочет Чим, но Чон и так слышит, отчего больше впадает в ярость. — Сколько, блять? Девять недель? Пиздец. Почему раньше не сказал, мы бы хоть успели сделать аборт… — Нет! Аборт я бы не сделал, даже если бы мне пришлось умереть. Хватит! — и тут Чимин решает: или сейчас, или никогда. — Я бы никогда не сделал аборт. Лучше самому умереть, чем убить в себе жизнь. Если тебе не нужен этот ребёнок, то так и скажи, я уйду. Я не буду тебя о чём-то просить, о помощи или ещё что-то. Ты ничем не обязан мне. Я сам — идиот, отдался тебе ещё тогда, на выпускном, и сам сейчас страдаю. Я САМ во всём виноват, и отвечать мне. Я не знаю, что мне делать, как жить, учиться, как вообще воспитывать ребёнка, но одно я знаю точно, что малыша я никогда не брошу, и если ты против, то обещаю, ты его никогда не увидишь, так же, как и меня. Поэтому прошу, просто оставь нас в покое, — на одном дыхании излил душу омега и смотрит прямо в глаза Чонгуку.
— Проваливай, — Чон смотрит на омегу и у самого слёзы на глазах наворачиваются. — Я ещё слишком молод, чтоб гробить свою жизнь детьми. Это было последней каплей для хрупкого сердца Чимина. Это как хрустальная ваза — падает со стола на пол и разлетается маленькими кусочками по всей комнате. Чимин не ожидал таких слов от альфы. Истинного, чёрт возьми, альфы, что ещё больше режет душу. Не мешкая, Пак лепит звонкую пощечину Чону и убегает из комнаты весь в слезах. Звук шлепка стоит до сих пор в комнате, щека горит пламенем и будто тлеет, обжигая Чона изнутри. Душа готова наизнанку вывернуться.
«Как? Как такое могло случиться? Почему он раньше мне не сказал? Как я мог тогда не усмотреть?». Слишком много вопросов, а ответов — ни единого. Чонгук не рад такому раскладу событий. Он молод ещё и не нагулялся со своим омегой, а тут бац, и ребёнок. А учёба? А родители? Всё слишком сложно и запутанно. Чимин бежит из дома сломя голову. Из-за слёз не видит ничего и, когда уже оторвался от вида одной крыши, сбавил ход. Ноги несут домой. К себе домой, в ту самую маленькую комнатушку, в которой Пак жил и горя не знал. Дом, как всегда, встречает омегу с распахнутой и пустой душой. Вещи до сих пор стоят по своим местам после ухода омеги. Запах всё тот же: домашний, уютный, приятный. Так и манит скрыться в тёплой кровати под тёплым одеялом и уснуть, что и делает омега. Он так устал и вымотался, что силы покинули его, прямо перед кроватью и плюхнулся аккуратно на подушку. Уснул
