Человек человеку близок

Превью

Найти Рея удалось легко. Минуту спустя он, победив мощные рыдания, рвавшиеся из его горла, судорожно объяснялся передо мной, будто бы на исповеди.

- Господи, я не понимаю, что делаю не так. Я ведь иду за тем, что мне действительно нравится, - он иногда поднимал ладошки и сотрясал ими в воздухе передо мной, - но в какой-то момент я теряю эту нить... Все запутывается в клубок, и я как будто в страшных щупальцах, эых, - он всхлипывал, - и... Я себя не понимаю.

Его снова накрыли рыдания и безостановочные всхлипы, глядя на которые, я поражалась несправедливости этого мира все больше и больше. Пока это не переросло в масштабную истерику, я успокаивала его верным способом. Гладила по затылку, который был в моей ладони даже чаще обыкновенной дверной ручки. От мысли об этом я тихо фыркнула, и на душе стало как-то легче. Не то, что в остальных случаях, когда приходилось успокаивать Рея.

Он не обратил внимание на моё фырканье. При том, что он был чутким, ему редко удавалось распознать чужие чувства так, как он это делал со своими. Плакать из-за чужого горя, как из-за своего собственного, он попросту не мог. На все мои доводы у него находились неопровержимые доказательства, которые часто под конец нашего спора переходили в абсурдные. Делать с ним можно было совсем немного - спать в обнимку и строить дорожки из домино, и только.

Однако Рей считал себя интересным человеком. Своего рода образцом.

Его желание всегда находить этому подтверждение вылилось, наконец, в бесплодность его поисков нового увлечения. Рекорды были беспощадно сметены, и слезы регулярно приходилось останавливать мне. Хорошая работа для тех, кто не возражает присмотреть за пропащим котом соседей, помочь в огороде, пока хозяева в городе или взять на попечение несколько детей из детского сада.

Рей был из богатой семьи, но о нем рано забыли. Внимание в виде семейных выездов куда-нибудь доставалось ему реже и реже с каждым годом, хотя его поведение и отменный характер заслуживали большего. Он стремился быть центром. Не найдя себя в семье, стал главным заводилой в садике, где его смех уже был самым частым звуковым сопровождением, правда, обычно в отдалении от места действия. Он плакал только тогда, когда за ним долго не приезжали родители - тогда я, заботливо наклонив голову, говорила ему о том, насколько его понимаю и что лучше так не беспокоиться обо всем этом. Его родители и правда никогда не задерживали дольше чем на полчаса.

Им бы следовало доплачивать за внеурочное время, проведённое с их сыном. Хотя возможно они и считали, что платят достаточно за свои развлечения без него. Известно какие, и любой взрослый от них бы не отказался. Однако холодность к чужим переживаниям у Рея, видимо, от них.

- Последнее время он стал совсем проблемным ребёнком, - неловко изъяснялась с ними наша старшая воспитательница, - вон, даже Бекка с ним не справляется, - и виновато кивала на вечно улыбающуюся меня. А что, думали, плакать буду? - будто хотела я им сказать этой улыбкой. Они-то наверняка слышали эти истерики и уже не по разу, ведь не просто же так делали попытки в конце недели пристроить его в один из домов садичных сотрудниц.

- Он переживает тяжёлый период, и мы рассчитываем на ваше понимание, - обычно отвечали они, колыхаясь на пороге нашего садика, как две близкие ветви на ветру, в своих строгих костюмах. Их рост разве что только не походил на высоту несущей стены нашего местечка.

После традиционных объяснений Рея всегда на руках доносили до двери лимузина, который странно смотрелся на фоне степного пейзажа окраины города. Но что-то в холодном, непримиримом стискивании его пальцев за шеей у отца дало мне понять, что скоро он перестанет переживать и за чувства родителей.