Легенда о Лазаре

В любой легенде есть от правды. А часть, быть может, есть и от вымысла. Но что есть правда, а что придумка — решать только тебе, мой дорогой слушатель.

Дело то было в час раннего утра, когда еще самые звонкоголосые птахи оставались немы. Лучи денницыны только начинали раскатываться по крышам, проникая сквозь зашторенные окна. Вифания не спешила размыкать глаз. Да и некуда было спешить в такую дивную рань. Тишина овеяла улицы, точно клубы белесого тумана, и даже по обыкновению шумный ветер не имел сил ее встревожить. 

Однако ж отнюдь не верно говорить о целом, упуская единое. Не каждый тем временем видел десятый сон. В толпе задремавших домов укрывался и тот, в чьей утробе тоскливо догорала свеча — и держал ту в руках своих недремлющий. Так у него начинался едва ли не каждый рассвет. Растопленный воск не спеша стыл в прохладных ладонях подсвечника. Слоями писались узоры. Так бы и затвердел, если бы пламя не становилось все ближе, ближе и не кипятило бурлящую его кровь. Воск таял. Густой запах наполнял комнату до краев. Казалось, огонь совсем скоро возьмет да скроется в вяжущей гуще, словно то была звезда, что в вечер не одного тысячелетия становится жертвой голодного горизонта. Словно солнце, рвущееся до алых жил.

Но как же грешно покинуло оно мир — сражалось, стенало, судорожно тряслось, пока не угасло от мягкого дуновения ветра из приоткрытой форточки. 

Человек тем временем бил воздух по щекам, гоня последние следы дыма. Поставил чашу на край подоконника; сам же подошел к нему ближе и долго глядел на пустынную окрестность сквозь сизую толщу стекла. Не мне гадать, чем пленились его мысли, но только незрячий бы упустил, как вмиг озарился его взгляд. Черные глаза навыкат — пронзительны и кристально честны. Красноватые веки мягко скрывают их под тяжелым навесом бровей. Темные и густые, мглы чернее. Четко обведенные пылью скулы. Резким взмахом он стряхнул курчавые, вольно вьющиеся волосы с высокого лба, а после снова оглянулся вдаль. 

Уже спустя считанные минуты со стороны улицы раздался стук. Стучали настойчиво. Слышно, сжатым кулаком по костлявой спине забора. А все это потому, что прибывший знал о манере хозяина впадать в такие глубокие думы с утра, что состояние это было более сравнимо с летаргическим сном. Одни только распахнутые очи выдавали в том пронзенную забвением жизнь. И так напористо приходилось всегда бить по деревянным доскам, что дремлющие на ближних ветвях голуби, дрогнув, вздымались кверху. Тихо близились шаги.