ОНИ СУЩЕСТВУЮТ

Глава 1

( В другой версии романа их имена были Эйден и Дон )

Уличные фонари слабо освещали тротуары опустевшего переулка. Тени сужались, а потом тянулись, когда оказывались позади во время вечерней прогулки. В воздухе стояла приятная свежесть уходящего дня. Дышалось легко и свободно. Ревел редкий проезжающий мимо автомобиль. Ничего не волновало.
– Мне понравился тот парк, – подал голос Дэвид, снимая один из пары беспроводных наушников, чтобы разговор не был слишком затруднителен.
– А песня тебе эта не нравится, как я понял, – ответил Билл, когда музыкальная композиция резко оборвалась в его наушнике.
Дэвид улыбнулся ему виноватой и мягкой улыбкой.
– Ладно, – махнул рукой Билл, усмехнувшись.
– Ты знаешь, я не хотел тебя обидеть, Билли.

Билл Дэвид

– Я и не обижаюсь, – уже спокойно и равнодушно проговорил Билл, беря из руки Дэвида наушник.
– Мне она нравится, Билл, – уверительно и поспешно сказал он, потянувшись за возможностью вновь услышать песню, которая уже несколько дней подряд звучала в голове Билла. И Дэвид об этом, несомненно, знал.
– Не умеешь ты лгать, Дэвид. Совсем не умеешь, – проговорил Билл, отдернув руку от него.
При виде его улыбки Билл немного смягчил взгляд и снисходительно посмотрел в темные, как этот вечер глаза Дэвида. Печальное смирение с несовпадением их вкусов сменилось беззаботной внутренней радостью, которую он выразил в своем изменившемся взгляде.
– Прости, – тихо попросил Дэвид.
Эти слова произносятся часто людьми, не желающими терять невидимую, но тесную связь с любимыми, делать им больно. Звучание простой на вид просьбы бывает порой так сладко, что от воздействия его на разум и сердце сложно укрыться. Тяжело человеку, не делающему зла, не проявляющему жестокости к другим, не обратить внимания на извинение, не услышать слова искреннего сожаления и не внять им. Когда Дэвид просил прощения, это до трепета в волнующейся душе было чувственно, и всегда слышалась невинная просьба не без пленительного откровения, заставляющего сердце слушающего биться чаще. И только лишь одному Дэвиду Билли никогда не мог отказать.
Случалось это редко, когда ситуация действительно требовала разрешения в виде извинений, однако, несмотря на это, с уст Дэвида очень часто срывалось добродушное «прости». И всегда оно звучало мягко, осторожно, словно он боялся навредить еще больше этим словом, но знал в то же время, что без него он не смог бы усмирить бурный порыв отрицательных эмоций родного человека.
– Ладно, – сдался Билл, взглянув на Дэвида.
И обыкновенный карий оттенок немного грустноватых глаз пленял своей незамысловатой красотой и уютным теплом согревал. Человек, которому чужда любовь этих двоих, видел бы во взгляде Дэвида не более чем просто задумчивость, а Билл видел целый мир, не подвластный никому, даже ему. Но однажды, Билл верил, ему удастся познать мысли Дэвида и впредь знать наперед все его намерения и чувства, о которых не принято сознаваться на людях, понимать его с полуслова, нет, с полувзгляда знать, о чем говорит его внутренний голос.
Дэвид мягко улыбнулся Биллу.
– Порой мне так... Грустно от того, что я не разделяю твоих интересов, Билли, – признался он, когда они после недолгой остановки двинулись дальше по темному тротуару улицы.
– Забудь об этом, – просто выговорил Билл. В его тоне прозвучала утешительная нотка, которая говорила о том, что обсуждаемая тема не имеет значения, и она не способна разрушить то, что они с редчайшим трепетом так долго строили.
Дэвид работал музыкантом, давая концерты в дорогом особняке, сияющем блеском роскоши и невообразимого комфорта, значительных особ, платящих не малые деньги за один вечер звучания плача тонкой скрипки в его руках. Несмотря на это, он больше любил наблюдать, чем слушать, видеть, а не воспроизводить мелодии, хоть и не имел ничего против музыки, признавал ее сильное воздействие на чувства и разум, но никогда нельзя было услышать от него, что какая-то из композиций, звучащих на его концертах, приятна ему. Красота природного мира, расстилающегося перед глазами, была ему дороже. Пестрящие пейзажи: покойные, зеленые и смиренные поля, покрытые таинственным голубым мраком леса и синие-синие моря – его пленяли с самой юности, когда он научился видеть великолепие в том, что его окружало.
У Билла были иные страсти. Никогда он не выходил на улицу, оставляя наушники дома. Для него музыка – предмет истинного наслаждения и возможность погрузиться в иное измерение, в мир, где не было ничего кроме блаженного звучания любимых песен. Каждый куплет и каждый припев новой полюбившейся песни держался в памяти целыми неделями, месяцами. Порой наткнется он случайно на трек неизвестного ранее ему автора, она проникнет в душу, заволнуется сердце, тогда и настают минуты драгоценного удовольствия, которое нельзя было ни с чем сравнить. Чуждо всё: цветы у дома всех цветов и оттенков, голубое небо в летние жаркие дни, даже ярко светящиеся гирлянды в зимние вечера – если не звучала в ушах музыка. Если все-таки услаждало слух гармоничное сочетание неспокойного ритма и необъяснимо притягивающего, соблазнительного голоса молодого певца, тогда и цветы, и небо, и гирлянды становились близки сердцу, тогда он начинал видеть в них красоту, которая скрывалась в тишине немых переулков.
Они шли, думая каждый о своем. Оба знали о том, что сводило с ума другого, и с должным уважением признавали страсти друг друга. Молчание, что повисло в воздухе, вовсе не было неловким, а наоборот оно приятным чувством ложилось обоим на плечи, словно с заботливой покорностью давая им погрузиться в собственные мысли. Порой необходимы были минуты тишины, чтобы все обдумать, как следует. Дэвиду нравилось молчать в присутствии Билла. Тишина объединяла, сплетала их души между собой все плотнее и надежнее.
Дорога их тянулась прямой линией. В конце улицы, которая заканчивалась безлюдным перекрестком, предстояло повернуть налево. Между домов, вдоль которых они проходили, находились узкие улочки, куда свет фонарей проникал настолько слабо, что тяжело было их разглядеть.
– Билл, – позвал его Дэвид, чтобы привлечь его внимание.
– Да?
Где-то позади их обоих послышались шаркающие шаги, взявшиеся словно бы из ниоткуда. Дэвид обернулся в ту же секунду. Сердце от чего-то в мгновение сжала тянущая боль, какая бывает обычно при ощущении быстро возникающего испуга. Билл разом устремил взгляд в сторону шума.
Перед глазами появилась черная человеческая фигура, вышедшая точно из тьмы переулков.
– Без паники, – прозвучал шепчущий голос человека в черной маске, через неаккуратно вырезанные дыры в которой виднелись отталкивающие угрожающим блеском глаза.
Дэвид задержал на человеке пораженный взгляд, сжав напряженными пальцами кожаную перчатку, которую снял минуту назад. Билл смотрел на незнакомца, излучающего пока только слабую и сомнительную опасность, настороженно, но с суровой готовностью, которую старался не потерять, не пропустить, а сжать в кулак и не отпускать.
– Отдайте нам деньги, и нам больше не о чем с вами говорить.
Рука незаметным медленным движением опустилась в глубокий карман пальто. Билл не сводил глаз с, казалось, совсем неподвижной фигуры, нашаривая чуть дрожащими пальцами рукоять пистолета.
Дэвид стоял, не зная, куда деться от нахлынувшего переживания. Сердце колотилось с бешеной скоростью. Столь на вид обычное уличное ограбление сразу повергло его в неистовый ужас. Не было ни единого намека на то, что у черной нечеловеческой фигуры были более безжалостные намерения, чем просто взять деньги и уйти. И Дэвид эти мысли при себе держал, однако даже они не могли избавить его от страха.
– Вы что оба слышать разучились? – Этот вопрос явно не исходил из уст злоумышленника, стоявшего перед ними.
Не делая резких движений, Билл оглянулся. В одно мгновение они оказались в плотном кольце еще четырех теней.
– Нет у нас денег, – сорвалось у Дэвида, дрогнувшего слегка.
Это была правда. Истинная, неприкрытая, жестокая правда, которая не спасала, а предавала, бросала их двоих в пропасть безысходности, откуда нет пути назад. В бездне, где приходилось биться изо всех сил, стараться что-то доказать, где все оправдания становятся вмиг чем-то обратным, обвинением или наказанием, теперь суждено им гореть.
– Чушь все это, приятель, – скользнул трепещущий голос.
– Давайте не будем глупить, а просто разойдемся. Мы с вашими деньгами, а вы со своими жизнями.
И все слова, направленные в них, как будто рассеивались в вечерней прохладе и сливались в одно единое целое, так что сложно было определить, кто из окруживших со всех сторон молчал, а кто говорил.
Билл сохранял видимое спокойствие, чувствуя нервозность Дэвида, которого в свою очередь от услышанного начинала душить подползающая паника.
– Он не лжет, – вступился Билл, выбирая слова крайне осторожно. – Мы вышли на прогулку, ничего с собой не брали.
Сразу после его слов из неизведанной темноты улицы под свет фонарей выведен был нож. Сияющий опасным великолепием он начал плавно двигаться в покрытой черной перчаткой руке скрывающего лицо вора.
– Черт, да оставьте нас в покое. Сказали же, что нет денег! – не выдержал Билл.
– Еще не один человек мне такую глупость не говорил, – прорычал один из пяти.
– Уберите нож, прошу вас, – попросил сдавленным голосом Дэвид.
Тонкие ледяные пальцы сжали пистолет в кармане. Билл прекрасно понимал, что благоприятным исход этой ситуации не ожидается, но только возникал вопрос. Для кого именно станет он плачевным?
– Уберите нож, – повторил неспокойным тоном кто-то позади, повторяя слова Дэвида с нетерпением и несдержанностью.
– Дай деньги, и не будет ножа. Неужели не ясно? Вижу страх, а желания от него избавиться у тебя случайно не найдется, а? Боишься, а прекратить все у тебя ума недостает, друг мой?
Резкость брошенных слов заставила Дэвида настороженно посмотреть назад.
– Да-да. Я тебе говорю, – повысил голос незнакомец.
– Оставь его в покое, ублюдок! Проваливайте отсюда, пока хуже не стало, – процедил со злостью Билл.
– Что ты сделаешь? – с издевательством протянул один из голосов.
В одну минуту все пятеро держали в руках острые лезвия, а один из пяти вынул пистолет.
– То, что тебе явно не понравится, – несмотря на видимую угрозу со стороны оппонентов, оборонялся Билл.
Дэвид стоял, стараясь не делать резких движений, которые могли спровоцировать воров. Он поднял взгляд на пустую улицу. Какое-то время вокруг не было ни души.
Но в один момент он смог уловить силуэт в нескольких метрах от них.
– Вызовите полицию! – крикнул Дэвид...
– Вот черт! – прошептал голос, полный ярости.
В одну долю секунды Билл выхватил пистолет, направив его на того, что стоял ближе всего к Дэвиду, оглянувшего каждого из напряженных преступников. Но когда Дэвид вновь поднял взгляд на то место, где был секунду назад человек, то увидел лишь холодную темную улицу, где не было никого.
Настало страшное мгновение, в которое произошло сразу несколько действий, не ожидаемых никем из находившихся в переулке. Один из тех, кто не желал, оставлять жертв без шанса на наказание, в порыве злости замахнулся ножом, сделав неожиданный шаг в сторону Дэвида. Тогда-то Билл и выстрелил. Громко и оглушительно вылетела пуля, разорвав одежду на предплечье взбесившегося незнакомца. Он тут же взвыл от боли, отступив назад, но потом в ту же секунду вынул металлический вытянутый предмет из внутреннего кармана кожаной куртки.
– Нет! – раздался перепуганный чей-то голос.
И разом глаза Дэвида пронзила жгучая агония, он сделал слабый шаг в сторону, чуть нагнувшись, в этот же миг поспешно приложил ладони к лицу, выронив перчатку. Руки буквально горели от прикосновения к коже возле глаз. Он кричал. Кричал так, как, словно бы клеймо оставляли у него прямо на глазах, не на теле, словно резали тонким лезвием по глазнице. Шипение, которое усиливалось с каждой секундой, разъедая поверхность, он не слышал, а чувствовал сердцем, бившимся как будто в предсмертной судороге. Пальцам передавались волны адских мучений, но руки оторвать от глаз он уже не мог.
– Уходим! – словно изнутри откуда-то уловил он голос.
Послышались поспешные шаги, переходившие в бег. Затем два выстрела. Громкий и заставивший Дэвида замереть от неожиданности, а между тем муки продолжали его душить.
– Билл! – вскрикнул он, падая на колени.
Слезы. Они скользили, но от соленой горечи глаза и все лицо охватывало невидимым, не жалеющим пламенем. Он снова издал громкий стон, переходящий в отчаянный, исполненный страхом крик.
– Что происходит? – с истерикой спрашивал он, пронзённый неожиданной стрелой страдания.
Его пугали и выстрелы, и звуки, каждый шорох, что раздавался около него. Он не слышал голоса Билла, не знал, выстрелил он или кто-то другой, жив ли он или же нет...
Сразу же после того, как шипение раздалось, и Билл услышал крик Дэвида, машинально спустил курок он еще раз. Выстрелив, он попал в уже скрывающихся с места преступления воров, но ни одного Билл не убил.
Прежде, чем он успел осознать, что случилось, он бросил с яростью пистолет на асфальт, со злостью прикусив губу. Но крики Дэвида вернули его из состояния нечеловеческой злости в не менее жестокую реальность, в которой крылся тот самый заветный ответ на его поставленный в мыслях вопрос.
Из его горла вырвался тихий и растерянный выдох, похожий на жалобный стон. Билл быстро опустился на колени перед Дэвидом, с ужасом смотря в его закрытое руками лицо. И даже сквозь его пальцы было видно, как уничтожается с безжалостным жжением блеск родных карих глаз...