In each other

1. Общая;

Не сказать, что Юнги никогда не относился к своим отношениям с Чонгуком серьёзно. Он знал, что макнэ испытывает к нему определённого рода чувства, как знал и о том, что сам Чонгук ему далеко не безразличен. Проблема изначально заключалась в том, что младшего вело сердце, а старшего - разум. Юнги не нужны были долгие лекции Намджуна и Сокджина, чтобы понимать всю сложность и ответственность отношений с Чонгуком. Он никогда не был глупым или недальновидным человеком. На тот момент, когда они начали встречаться, Чонгук был совсем ещё мальчишкой в глазах Юнги. Сколько ему было тогда? Восемнадцать? Девятнадцать? Юнги не помнит точно, когда они начали позволять себе не только волнующие игры в гляделки и невинные объятия, ничем не отличающиеся от объятий с другими мемберами помимо затапливающего душу необузданного беспричинного счастья. Не помнит, когда они начали держаться за руки, впервые целоваться и позволять себе при объятиях запускать руки под одежду друг друга, чтобы коснуться горячей кожи поясницы. Всё это просто было. Всё это делало их обоих счастливыми. Чонгук был влюблён в него, а Юнги был влюблён в Чонгука. В его голос, взгляды, улыбки и прикосновения. В его привычку морщить нос во время смеха, отстаивать своё мнение до хрипоты и пить сладкое молоко перед сном. Но никогда, ни на единую секунду Юнги не забывал о том, что он у Чонгука первый. Что Чонгук до него ни с кем не держался за руки, не целовался, не встречался. Что до него Чонгук никогда ни в кого не влюблялся и не делал кого-то центром своего мира. Юнги доверял Чонгуку, но где-то в глубине души понимал, что вполне может оказаться разовым первым экспериментом. Это мнение не было подпитано сомнениями в себе или в Чонгуке, в искренности их чувств. Это не было сомнением в способности Чонгука отделить влюблённость от восхищения или что-то в этом роде. Юнги просто знал, как это бывает. Дело не в предательстве или в чём-то подобном. Просто у каждого человека есть первая любовь, а потом ещё сотни таких же, разве что более слабых в эмоциональном спектре, потому что первое чувство в сравнении с остальными всегда кажется ярче и невероятнее. У Юнги были отношения ещё до заключения контракта с компанией, и с девственностью он расстался давным-давно. Он не любил ту девушку, но они были симпатичны друг другу, а ещё чертовски пьяны, и ночь в одной постели стала закономерным продолжением хорошего вечера. С Чонгуком всё было иначе хотя бы потому, что он не девушка. И сам Юнги тоже девушкой не был. Это было ещё одной причиной быть готовым. К чему-то. К чему угодно. Подсознательно. Свою девственность Чонгук подарил Юнги. В ту ночь он плакал: из-за стеснения, боли, удовольствия и других разрывающих его чувств. В ту ночь Юнги никак не мог перестать смотреть во влажные покрасневшие глаза младшего, что льнул к нему с галактиками на дне зрачков и широкой счастливой улыбкой, пусть лицо его и пылало от смущения. Тогда Чонгук впервые сказал «я люблю тебя, хён». Юнги знал, что младший не соврал, потому что читал его как открытую книгу. И сам он тоже не соврал, когда ответил «я тоже люблю тебя, Чонгук». Но, несмотря на всё это, несмотря на несколько лет отношений, постепенно наполнившихся и сексуальной близостью, Юнги всё равно никогда не отключал свои мозги. Он знал. Он понимал. Он был готов. Но... - Это больно, да? - усмехается Чимин и опрокидывает в себя стопку соджу. Юнги сидит напротив него за низким столиком. Его вытянутая вперёд нога задевает чужое колено, и Чимин иногда опирается об неё ладонью, чтобы дотянуться до закуски на другом конце столешницы. Юнги смотрит на его пальцы, без колец кажущиеся намного тоньше и длиннее, и неопределённо пожимает плечами. То, что он чувствует, это не боль. Больно было бы, будь он ослеплённым своей любовью идиотом, не видящим дальше собственного носа. Таким Юнги никогда не был, как не был и глупым или недальновидным человеком. Он любил Чонгука и верил Чонгуку, но где-то в глубине души знал и был готов к тому, что не останется для младшего целым миром на всю жизнь. Это печалило и даже расстраивало, потому что Юнги считал Чонгука невероятным человеком и парнем, личностью. Продолжать можно бесконечно. Но Юнги знал, что рано или поздно ему придётся младшего отпустить. О чём он почему-то никогда не задумывался, так это к кому ему придётся отпустить Чонгука. - Что у тебя с Тэхёном? - спрашивает он, глядя на Чимина поплывшим пьяным взглядом. - Вряд ли тебя удовлетворит короткое «любовь», хён, - усмехается Чимин и подпирает подбородок ладонью, смотря куда-то сквозь грудную клетку старшего потемневшим затуманенным алкоголем взглядом. - У меня с Тэхёном тепло. Тепло, доверие, искренность, трепет. С Тэхёном у меня скачущее из-за его смеха сердце и сворачивающиеся в узел кишки из-за его откровенных прикосновений. С Тэхёном у меня тоска на душе, когда свет радости в его глазах гаснет, и ощущение себя беспомощным, если вижу его слёзы. С Тэхёном у меня жадность и жажда, желание запереть, скрыть от чужих глаз. С Тэхёном у меня вдохновение и лучшая сольная хореография к номерам с современными танцами. С Тэхёном у меня дрожь струн души и кончиков пальцев, когда он поглаживает мою шею перед тем, как поцеловать. С Тэхёном у меня страх потерять его и горькое осознание, что когда-нибудь это произойдёт. С Тэхёном я, кажется, схожу с ума. Чимин говорит размеренно, неторопливо, но звучит так, будто задыхается. Юнги задыхается вместе с ним, потому что Чимин не только свою душу исповедью выворачивает. Он вытаскивает на свет всё то, что прячет у себя внутри Юнги. - Ты знал о них? - помедлив, всё же спрашивает он. Чимин переводит взгляд на его лицо, смотрит какое-то время в глаза, а после неопределённо поводит плечом и опускает взгляд на столешницу, размазывая по ней каплю густого соуса, пахнущего соей и гвоздикой. - Я видел их однажды. Это было после дня рождения Хоби-хёна. Года два назад. Мы тогда все изрядно напились, и они... Целовались, как и сегодня. В ванной. Дверь забыли закрыть, а я вошёл. Сокджин-хён на меня тарелку с кимчхи опрокинул. Они были пьяными, как и все, но выглядели очень напуганными тем, что я застал их. Настолько, что я... Я просто сделал вид, что ничего не заметил. Спросил их тогда, чем это они занимаются наедине в ванной, а утром сделал вид, что ничего такого не помню. Если подумать, Тэхён с тех пор был особенно близким и ласковым. Он буквально лип ко мне, не желая отпускать от себя ни на минуту. Я думал, его гложет совесть за случившееся, но сейчас... Сейчас я уже не знаю. Чимин наливает себе ещё стопку. Юнги наливает себе, выпивая залпом. Он не уверен, что почувствовал тогда, когда вернулся из студии и замер на пороге комнаты, смотря на то, как Чонгук целуется с Тэхёном посреди гостиной. Он был готов, да, и увиденное не стало чем-то шокирующим или разбивающим его на осколки, но всё же. Вероятно, тоску породил выбор Чонгука. Юнги почему-то всегда представлял рядом с ним девушку. Невысокую, миловидную и скромную. Всё во вкусе Чонгука, как он и описывал свой идеальный тип на шоу и в многочисленных анкетах к интервью для журналов. Юнги не думал, что Чонгук выберет после него другого парня. Не думал, что Чонгук выберет кого-то из группы. Наверное, ярче всего в тот момент ощущалась растерянность. Наверное, именно поэтому он позволил выплывшему из-за спины Чимину, кинувшему нечитаемый взгляд на увлёкшуюся парочку, увести себя прочь. А теперь они сидят здесь, пьют, и Юнги видит в Чимине отражение себя. С одной стороны, это немного успокаивает: знать, что ты не один такой разбитый. С другой стороны, эта разбитость пугает Юнги. Он был готов. Он знал, что рано или поздно нечто подобное произойдёт. Так почему же он выглядит таким же разрушенным, как Чимин? «Вероятно, я тоже немного сошёл с ума», - проносится последняя относительно здравая мысль в голове. Они вваливаются в квартиру уже за полночь. Часы показывают два или три часа ночи. В полумраке плохо видно. Юнги плевать. Он пьян настолько, что всё вокруг кружится и вертится. Пьян настолько, что постоянно тихо безотчётно смеётся над ворчанием такого же пьяного Чимина, его попытками устоять ровно на ногах и над тем, как Пак путается в своей куртке. В какой-то момент Чимин опирается об него, точно так же тихо смеясь, и они вдвоём пробираются в тёмную гостиную, едва не снося по пути кофейный столик. С него валится на пол с грохотом кружка. Юнги говорит, что они совсем не крутые шпионы, и это почему-то так смешно, что они вновь заливаются смехом. А потом под спиной вдруг оказывается мягкость диванных подушек. Чимин, навалившийся сверху, растрёпанный, смешливый и близко. Слишком близко. Необходимо близко. Юнги вдруг становится интересно, как ощущаются его пухлые губы во время поцелуев, и он подаётся вперёд. Его ведёт пьяное любопытство. Что ведёт Пака, сначала замершего, а после накинувшегося на него с жадным голодом, Юнги не знает. В чём он уверен, так это в том, что Чимин вместо него представляет совсем другого человека. Человека, который оказывается на пороге гостиной с широко распахнутыми глазами, когда неожиданно загорается яркий свет. - Какого чёрта... Юнги не знает, кто это говорит. Чимин, лежащий на нём и щурящий глаза. Тэхён, в глазах которого плещется боль и страх. Чонгук, от которого буквально фонит непониманием и быстро разгорающейся злостью. Или сам Юнги, которому первому по глазам резануло яркостью. Но он всё ещё пьян. Всё ещё очень, очень пьян, а Чимин на нём такой горячий, и от него сквозь запах пота и специй так приятно пахнет сладковатым одеколоном, который сам Юнги подарил ему на день рождения. Юнги думает о том, что Чонгук и Тэхён просто не имеют права смотреть на них так. Как будто их предали. Как будто их бросили. Как будто им вонзили нож в спину. Потому что Тэхён ранил Чимина ещё два года назад в той ванной. Потому что Чонгук, пусть Юнги и был готов, пусть знал и даже ждал, тоже ранил, только не два года назад, ведь Мин ничего не знал, а накануне вечером. Поэтому Юнги вжимается в Чимина, сжимает его бёдра коленями и шепчет в ухо «не обращай на них внимания, и они уйдут». Чимин из-за происходящего явно немного протрезвел, что ясно по его глазам, но всё равно смеётся и утыкается лицом в его шею. Он успевает оставить на бледной коже всего пару покрасневших меток до того момента, как его резко дёргают за плечи назад. - Забери своего парня, Тэ-хён, - ледяным тоном приказывает Чонгук, пихая Чимина в сторону выхода. Юнги видит, как Тэхён, спешно вытирая влажные глаза, протягивает руки к Чимину, но тот отталкивает его и уходит сам. Мин не знает, какое лицо у того было, но Тэхён задушено всхлипывает, закусывает губу и срывается следом так резко, будто промедление может стоить ему жизни. Чонгук же пытается поднять его самого, но Юнги довольно грубо отталкивает младшего от себя и сам садится прямо, поправляя сбившуюся на одну сторону толстовку, и потирает ноющую кожу там, где Чимин прижимался к его шее. Чонгук прослеживает этот жест и поджимает губы, сжимая кулаки. - Понравилось целоваться с ним? - с едва сдерживаемой злостью спрашивает он. Юнги какое-то время смотрит на него, пытаясь понять, как следует ответить. Стоит ли съязвить? Стоит ли проигнорировать? Стоит ли вспомнить о том, что он здесь старший, и ответить спокойно? Юнги думает, что последний вариант самый разумный, но просто не может. Возможно, потому что пьян. Возможно, потому что случившееся задело его намного сильнее, чем он желал показывать другим и принимать сам. Откинувшись на подушки, Мин расстёгивает толстовку, под которой тонкая футболка, и снимает её с себя, откидывая в сторону. Плотная ткань неожиданно душит и давит на плечи тяжёлым грузом. Вся расслабленность и бессмысленное веселье исчезают, испаряются. Остаются только его задетые чувства и, возможно, немного покорёженное эго. - А тебе? - спрашивает он, перехватывая непонимающий взгляд макнэ, и однобоко усмехается. - Тебе понравилось целоваться с Тэхёном? Понравилось трогать его под футболкой? Понравилось, как он скулил в твои губы на этом диване несколько часов назад? А два года назад на дне рождения Хосока? Тогда тебе понравилось с ним обжиматься в ванной? Пока Чимин пел песни с Намджуном, а я мучался с пьяным неуправляемым Сокджином. Пока Хосок всё переживал, что пора резать торт, а вас двоих где-то носит. Понравилось? Чонгук бледнеет на глазах. Вся злость и обида из его глаз исчезают, оставляя то, что совсем недавно Мин видел в глазах Тэхёна: страх, вину, отчаяние, раскаяние. Чонгук дёргается назад, будто хочет сбежать, а после резко подаётся вперёд. Пересекает два метра до дивана едва не в один прыжок и падает на колени. Стук их об пол такой громкий, что точно останутся синяки, но Юнги больше занимает паника в почти чёрных глазах и ледяные влажноватые ладони, которыми Чонгук шарит по его коленям, виднеющимся в драных дырах на джинсах. Мгновение, и макнэ вклинивается между его раздвинутых ног. Его ладони судорожно оглаживают ляжки, бёдра и бока. Чонгук подаётся вперёд и крепко обнимает, притягивая к себе и вжимаясь в живот лицом с такой силой, что от его подбородка над пупком точно останется синяк. - Это не то, - судорожно шепчет и давится воздухом, облизывает пересохшие губы, поднимая на Юнги дикий больной взгляд. Скулит тонко, жалобно. - Это не то, хён. Ты не... Ты единственный для меня, слышишь? Я люблю тебя, хён. Люблю так сильно, что это сводит меня с ума. - Любящие до безумия обычно не целуются с другими, - спокойно отвечает Юнги, и Чонгук судорожно качает головой, и пальцы его впиваются под рёбрами, мешая дышать. - Ты не понимаешь, - шепчет загнанно и всё смотрит, смотрит, смотрит, будто в саму душу, а на лице отчаяние и безысходность. - Ты не понимаешь, хён. Я ведь всё знаю. Знаю, что ты думаешь, будто у нас нет будущего. Знаю, что всё ждёшь, когда я увлекусь кем-то другим. Я не осуждаю, хён. Я тебя понимаю, потому что и сам жду этого, и это сжигает меня изнутри. Ты старше. Ты разумнее. Ты привлекательнее по всем аспектам. Ты понятия не имеешь, как я ревную тебя. Как хочу только для себя. Как боюсь, дико, до дрожи боюсь, что ты найдёшь мне замену, что разочаруешься во мне, что потеряешь интерес. Это сводит меня с ума, хён. Это сводит меня с ума, слышишь? А Тэхён-хён... Тэхён такой же. Он до боли, до дрожи, до зависимости в Чимине. И это пугает его тоже. Это и его сжигает изнутри. Поэтому он попросил поцеловать его. Он хотел понять, сможет ли когда-нибудь принять поцелуи кого-то другого. Сможет ли когда-нибудь принять другого, если Чимин его оставит. Поэтому я поцеловал. Поэтому касался его. А он плакал, хён. Он ревел в поцелуй, цеплялся за мои плечи и всё шептал «Чимин, Чимин, Чимин». Выдыхает судорожно, а после подаётся ещё ближе. Сжимает до боли в рёбрах. Смотрит ещё глубже. У Юнги от этого взгляда в горле сохнет и в груди всё переворачивается, кишки в узел завязываются. - А тогда, два года назад, ты готовил пробный трек и тебе нужен был женский голос, - продолжает Чонгук. - Ты часами просиживал в студии с ассистенткой, а я на стены лез и локти кусал. Я доверял тебе. Я верил тебе. Но в то же время ревность рвала на части, заглушая голос разума. Это не нормально, хён. Моя зависимость от тебя, моя пропитанность тобой - это не нормально. Я знаю. Я понимаю это, хён. Прости, слышишь? Прости за это. Я сам предложил тогда Тэ-хёну попробовать. Я тоже хотел знать, смогу ли идти дальше, если ты оставишь меня. Тот поцелуй разбил меня вдребезги. Чимин-хён тогда застал нас, но я испугался не этого. Я испугался того, что поцелуй с Тэ-хёном показался мне чем-то омерзительным, чужеродным, пятнающим меня. Не потому что это мой друг, а потому что он - не ты. И никогда - не ты, хён. Ты такой один единственный, и если ты... Если ты когда-нибудь оставишь меня, я не переживу этого. И это не просто слова, хён, это не просто пустой трёп или... Или... Чонгук начинает задыхаться по-настоящему, и тогда Юнги приходит в себя. Всё это время он пристально смотрел на раскрасневшегося, сбивчиво шепчущего свои признания Чонгука и чувствовал, как трещины на его сердце медленно зарастают. На каждый вопрос Чонгука он мысленно давал ответ, потому что знал, понимал и чувствовал то же самое, что и макнэ. Упивался тем ядовитым сладким чувством, которое всё это время душило Чонгука, срываясь сейчас с его губ, и старался сдержать неуместную широкую улыбку. Потому что он был готов, ждал и знал, что рано или поздно Чонгук захочет уйти, но никто не говорил о том, что он готов отпустить. Как Чимин и сказал, хотелось запереть, спрятать ото всех. Хотелось владеть единолично. Чтобы только для Юнги. Чтобы только ему одному. Эта часть собственных чувств пятнала светлую любовь грязными разводами собственничества, ревности и больной жажды обладания. Юнги не желал принимать её, хотя и знал, что где-то глубоко внутри прячутся одержимые Чонгуком демоны, а теперь макнэ корчится у его ног, смотрит шальными глазами с вьющимися в них кострами безумия и заявляет, что и сам такой. Что лучше придушит Юнги во сне, чем отдаст кому-то другому. Кажется, он тоже немного сошёл с ума. Сладко. - Дыши, - шепчет Юнги Чонгуку в губы, прижимаясь лбом ко лбу и смотря в глаза. - Дыши, Чонгук. Для меня, слышишь? Только для меня дыши сейчас. И Чонгук дышит. Хватает распахнутыми губами воздух, сжимает до боли плечо одной рукой, второй всё ещё до хруста костей прижимая к себе, и дышит, дышит, дышит. Втягивает в себя со свистом воздух через нос и как будто пытается пропитаться запахом Юнги насквозь. Это заставляет просыпаться дремлющее чудовище в груди, почуявшее своё, и Мин хватает младшего за руку, утягивает в свою комнату, запирая дверь. Он толкает парня на кровать, и тот начинает спешно раздеваться, смотря настолько голодными глазами, что в другой ситуации Юнги бы посмеялся над ним и обязательно поддел. Но сейчас он ничем не лучше. Ворот футболки рвётся, когда он рывком снимает её с себя, отшвыривая прочь и забираясь в постель. Чонгук под ним живой клубок из змей. Льнёт, извивается, обвивает руками и ногами, притягивает к себе так плотно, что жарко, душно и нечем дышать. Кожа под пальцами влажная, раскалённая. Губы под поцелуями сухие, потрескавшиеся, в редких бисеринах крови. Юнги слизывает их, и воображаемые уши на голове торчком, чтобы уловить каждый вздох, каждый стон, каждый всхлип под собой. Чонгук не позволяет растянуть себя достаточно хорошо и насаживается сам. Узкий, жаркий, полусухой из-за недостатка смазки. Ему больно, и Юнги больно тоже, но ни один из них не желает останавливаться. На шее и плечах Чонгука цветы засосов и отпечатки зубов. На спине Юнги продольные царапины и отпечатки пальцев, что после окрасятся синим. Момент полного единения: болезненного, жаркого, безумного, отравляющего. Юнги впивается в губы младшего влажными кусачими поцелуями. Чонгук впивается ногтями ему в загривок и сжимается внутри так, что становится страшно за собственный член. Смотрит дикими глазами, ухмыляется криво и шепчет в самые губы «ты только мой, хён». Юнги в ответ за подбородок кусает, широким мазком языка проходится по щеке и толкается так сильно, что Чонгук проезжается спиной по простыни и бьётся головой о спинку кровати. Шипит, смотрит зло, а после вдруг срывается на смех: звонкий, лёгкий, беззаботный. - Люблю тебя, хён, - шепчет в самые губы и зализывает их ластящимся щенком, котёнком. - Люблю тебя так сильно. Кончает без прикосновений, вжимаясь головкой члена в его живот, и пальцами размазывает сперму вокруг ямки пупка. Обвивает ногами крепче, давит пятками на поясницу, заставляя прижаться вплотную, и стонет прямо в ухо: протяжно, сладко, с придыханием, пока Юнги продолжает трахать его, впиваясь пальцами в бёдра, насаживая на себя с силой и оставляя новые красные метки цветков на острых ключицах. Шипит, ощущая кажущуюся обжигающей сперму, стремящуюся вытечь наружу, и не позволяет выйти из себя, крепко обнимая, поглаживая расцарапанную влажную от пота спину. Целует впервые за эту ночь ласково, нежно, с той самоотдачей всей своей сущности, с какой только что позволял брать себя так грубо, несдержанно, на грани с необходимой для них двоих болью. - Я люблю тебя так сильно, хён, - повторяет, целуя в щёку, висок, подбородок, уголок губ. - Так сильно, что одержим тобой. Прости меня за это, хён. Я тебя не отпущу. Никуда не отпущу, хён. Никогда. Юнги не отвечает. Прижимается лбом ко лбу, смотрит какое-то время пристально и наконец растягивает губы в слабой улыбке. При виде неё глаза Чонгука вспыхивают теми самыми необъятными яркими галактиками, а после заполняются слезами, и младший вжимается в него ещё теснее, тычется лицом в шею и жалобно хнычет. Он не сопротивляется, когда Юнги поводит бёдрами, выскальзывая из растянутого нутра, но не позволяет отстраниться от себя ни на секунду. Мин подумал, что неплохо бы принять душ, ведь они оба липкие, грязные и потные, а от него к тому же разит алкоголем и специями из забегаловки, в которой они с Чимином просидели несколько часов. Но Чонгук льнёт к нему вплотную, укладывает голову на плечо, обнимает поперёк груди и закидывает ногу на бедро для верности. Остаётся лишь укрыться одеялом, что Юнги и делает, наплевав на всё. Крепко обняв Чонгука, он оставляет несколько смазанных поцелуев на его губах и мягко целует в переносицу. Чонгук жмурится от удовольствия, но в какой-то момент вдруг смотрит пристально, пронизывающе, серьёзно. - Ты ведь всё ещё любишь меня, хён? - спрашивает едва слышно, с затаённым страхом, но твёрдо и решительно. Юнги бы закатить глаза и фыркнуть, потому что ну что за глупые вопросы. Будь иначе, лежали бы они сейчас в его постели вместе? Но Чонгуку ответ необходим. Юнги понимает это, когда чувствует, как пальцы младшего начинают подрагивать из-за его затянувшегося молчания, и ложится на бок, переплетая с парнем ноги и вжимая его в себя так сильно, что грудные клетки сдавливает от его хватки. - Люблю, - отвечает так же едва слышно, смотря в глаза точно так же твёрдо и решительно, разве что без страха, но с непоколебимой уверенностью. - Я люблю тебя, Чонгук. И буду любить всегда. Даже если ты захочешь уйти. Даже если найдёшь для себя кого-то другого. Я буду любить тебя, Чон Чонгук. И, что ещё хуже, я и не подумаю отпустить тебя. Никуда. Никогда. Звучит страшно. Звучит маниакально. Звучит безумно. Но Чонгук тонет в эйфории из-за этих слов. Чонгук краснеет щеками, опускает в неожиданно накатившей робости взгляд и подаётся вперёд, сползая чуть вниз, вжимаясь губами в ключицу, притираясь ими о тёплую светлую кожу. Его переполняет пузырящееся шампанским счастье, и Юнги чувствует это. Легко целует парня в макушку, зарывается пальцами в его волосы и мягко поскрёбывает кожу на затылке до тех пор, пока дыхание Чонгука окончательно не выравнивается, и он не засыпает, всё так же крепко обнимая его даже во сне. Только тогда Юнги позволяет себе усмешку: едва заметную, но безмерно довольную. Сейчас, под покровом ночи, вдали от чужих глаз и даже от глаз младшего, он может ненадолго выпустить на волю дикое чудовище, одержимое Чонгуком. То, что всегда жило в нём. То, на которое он закрывал глаза. Может позволить ему насладиться запахом волос и кожи парня, пропитаться его теплом, прочувствовать его тело под огладившими плечи и спину, бока и ягодицы ладонями. Сейчас Юнги может не разыгрывать из себя рыцаря, готового к самопожертвованию ради любви и счастья любимого. Нет, Юнги не рыцарь. Юнги - дракон: дикий и хищный, жадный до сокровища, что оказалось в его руках. Юнги никуда никогда Чонгука не отпустит. Даже если тому будет больно. Даже если того начнёт душить их любовь. Они задохнутся, но задохнутся вместе. И самое сладкое в этом то, что, как оказалось, Чонгук тоже вовсе не такой невинный, каким желал казаться. Чонгук разделяет его дикое желание. Чонгук готов отдать ему свой последний кислород, лишь бы оставаться рядом до самого конца. - Ты тоже мой, Чонгук, - шепчет Юнги на ухо младшему и мягко целует его в висок. - Мой. Только мой. Чонгук во сне бормочет что-то невнятное и прижимается к нему теснее, будто хочет забраться под кожу и слиться в единое целое. Юнги закрывает глаза, утыкаясь лицом в его макушку, и проваливается в сон, ощущая невероятную лёгкость в душе. Голодное чудовище в груди сыто урчит и исчезает.

***

Когда наступит утро, всё будет по-прежнему. Разве что оба будут связаны крошечной сладкой тайной, засевшей глубоко в душе и поигрывающей на её тонких струнах. Во взглядах, прикосновениях, улыбках будет сквозить эта тайна, и остальные обязательно поинтересуются, какого чёрта Юнги и Чонгук сверкают яркими лампочками, но оба промолчат, обменявшись улыбками. Чимин тогда отвлечёт от них внимание Хосока и Сокджина. Помятый, явно невыспавшийся, но улыбающийся Тэхён, определённо успевший всё объяснить Паку и помириться с ним, расставить все нужные точки в их таких же диких сладко-ядовитых отношениях, отвлечёт внимание проницательно щурящего глаза Намджуна. Юнги же утащит Чонгука в свою студию, где будет долго обнимать своего макнэ, покрывая поцелуями его истерзанную ночью шею, прикрытую для остальных высоким воротом ярко-жёлтого свитера. Чонгук будет льнуть к нему с широкой улыбкой и забавно сморщенным носом, шепча глупые нежности на ухо и оставляя лёгкие поцелуи на щеках и растянутых в ответной улыбке губах.«Только мой. Навсегда. До самого конца. Никому не отдам», - будет крутиться в тот момент в головах обоих.И уже не одно, а два сытых успокоившихся чудовища будут негромко довольно урчать в глубине грудных клеток, нежась в руках своих любимых зависимостей.

|...|