– Почему ты держишь меня за руку, Поттер?
– Заткнись, Малфой.
– Серьёзно. Что ты делаешь?
– Заткнись. Кто-то идёт.
– И что? – шипит Драко. – Хочешь, чтобы они думали, будто мы пришли сюда подержаться за руки и поболтать ни о чём?
– Я хочу, чтобы ты заткнулся, как и сказал ранее. Они приближаются.
Драко вздыхает, пытаясь игнорировать слабое тепло руки Гарри, сжимающего его ладонь; пытаясь игнорировать поток необузданной магии, искрящейся в костях Драко, переворачивая с ног на голову его обычные чувства недовольства и лёгкого раздражения; пытаясь противостоять инстинкту, сосредоточившему смысл всей его жизни на ощущениях в руке. И терпит неудачу. Серьёзную неудачу.
– Кто это? – он дышит, потому что было достаточно отвлечь себя, чтобы предательский член перестал проявлять интерес.
– Пуффендуй, – говорит Гарри едва слышно. – Девушка.
– Ну, по крайней мере, никого важного.
– Конечно, – усмехается Гарри. – До тех пор, пока ты глупо полагаешь, что факультеты находятся в изоляции, а девушки никогда не говорят о странностях, увиденных в коридорах. – он вздыхает. – Если Рон и Гермиона узнают, что меня видели с тобой, они...
– То же самое касается Панси, но это ниша, Поттер, не альков, так что она определённо увидит нас, разве нет?
– Надень капюшон, – говорит Гарри и крепче сжимает руку Драко. Остатки от чувства самосохранения он пустил на требования к внешнему виду, пытаясь скрыть этот жалкий, почти не существующий секрет, который у них есть и который не шокировал бы даже самого чувствительного домашнего эльфа, не говоря уже о скучной пуффендуйке.
– Я не понимаю, зачем...
Гарри поворачивается, отпуская руку Драко и протягивая её через плечо, чтобы взять капюшон и дернуть его вперёд, заставляя аккуратно уложенные волосы Драко растрепаться и посылая его позвоночнику коварную дрожь.
У него есть только секунда, чтобы переварить близость Гарри. Жар его тела; порыв желания, вспыхнувшего в его животе; необходимость прикоснуться к руке, которая уже так близка к его лицу... и там, в отдалении, слабые, потрескивающие шлепки пары балеток о камень, в нескольких метрах от них. Мир успокаивается, затихает, пока не остаётся слышен только звук их дыхания. Затем его мир становится ничем иным, как мягкостью, охватившей тьму и нежно давящей на его рот.
