Чёрный лёд, белые лилии | Lizkook

Глава Девятнадцатая

В делах любви, как будто мирных,
Стезя влюбленных такова,
Что корейский взнос за счастье милых —
Не кошелек, а голова!
Но шпаги свист и вой картечи,
И тьмы острожной тишина —
За долгий взгляд короткой встречи,
Ах, это право, не цена!

Окружающих нужно время от времени пугать, чтобы сильно не окружали. Эту нехитрую истину Чонгук запомнил ещё с детского сада. Мягкими шагами шёл по изрытой, обескровленной земле октябрь, и Чонгук чувствовал, как всё сильней твердела на нём корка отчаяния и отчуждения, соскобленная было ласковыми прохладными пальцами.

Он жил... как-то. Нет, жил, конечно. Чонгуку двадцать пять уже, он выдержал полтора года войны и даже не поседел. Конечно, пережил и это, как пережил всё остальное. Конечно...

Умерла.

Умерла.

Что теперь сделать? Это жизнь. Так случается. Может, Чонгук смог бы вдолбить это себе в голову, если бы не одно «но».

Манобан не было. Но она была везде. Больше, чем на несколько часов, отвлекаться у Чонгука не получалось. Его взгляд падал на жарко растопленную буржуйку, и сразу же в голове звенел её голос: «Я люблю тепло». Появлялась рядом Дженни Ким, и память услужливо рисовала в голове картинку: вот они, две подружки, ещё румяные и пышущие здоровьем, идут по учебному корпусу, толкая друг друга и хохоча над чем-то. Жевала что-то с грустным видом Пак, и сразу же Манобан заявляла где-то внутри: «Вы не знаете, что такое безе».

Чонгук знал: воевать со своими легче, знал: он по-своему любит всех их, и всё-таки часто просил о переводе, чтобы просто не видеть всего этого, и всякий раз ему отказывали. «Вы очень ценный офицер, один из лучших разведчиков, мы не можем отпустить вас», — говорил Пак Чимин.

И он так устал. От всего. От бесконечных грязи и воды, доходивших в окопах почти до колен, от вшей, от металлической пыли, намертво въевшейся в пальцы, от засохшей грязи под ногтями, от постоянного едкого запаха мужского пота и немытых ног, от собственных мыслей, не покидавших его ни на минуту, не оставлявших Чонгука даже во сне. Неожиданно для него стал сказываться незаметный раньше недосып. Вылезали старые болячки: адски ныла давно простуженная поясница, тяжело поднималась простреленная левая рука. Снова нестерпимо чесалась и ныла грудь.