Вячеслав Прах „Кофейня на берегу океана„

Глава 5

– Интересно, сколько жизней у китов?
– Явно меньше, чем у кошек.
Роза сама не поняла, как произнесла это вслух. Париж мог ответить на любой вопрос, который волновал Розу.
Вчера утром они ходили на рынок. Знаете, есть такие рынки в курортных городках, как этот и многие другие, которые открываются в пять утра, а закрываются примерно в полдень. Так вот, на таких рынках всегда можно купить свежую рыбу, овощи и мясо – любой продукт будет качественнее, чем в магазине. Цены те же, а встречаются и ниже. Такие места в основном посещают только местные или редкие туристы, блуждающие в такую рань по городу, такие как Роза и Париж.
С тех пор как Париж узнал об этом рынке, он каждое утро вставал в шесть утра, чтобы принести оттуда фрукты и рыбу, пока Роза спит. Он научился торговаться и даже вступать с местными в спор, если ему что-то не нравилось.
– А почему ты только что спросила о китах?
– А тебе разве не интересно, сколько у китов жизней?
– Нет. Меня больше интересует бытовой вопрос данной темы – чтобы киты не пахли в моей спальне!
– А тебе не интересно, сколько у тебя жизней? – Роза пропустила его очередную остроту мимо ушей.
– У меня одна жизнь, – быстро ответил мужчина.
– Это та, о которой ты знаешь и помнишь. А если в прошлой жизни ты был...
– Кем? – перебил ее Париж.
– Ну... Каким-то известным писателем или актером. Скажем, поэтом Шекспиром.
– Ты читала Шекспира? – удивился тот.
– Еще бы не читала... – засмеялась Роза. – Я этого Шекспира терпеть не могу, его сонеты я бы больше никогда не открыла.
– Ты знаешь хоть один наизусть?
– Знаю.
– Прочитай мне его, Роза.
Она затаила дыхание, а затем:
– В тоске не гаснет жар мятежный,
Горит за сенью гробовой,
И к мертвой пламень безнадежный
Святее, чем любовь к живой.
Парижу понравилось, что Роза близка к искусству, он сам никогда не разбирался в нем, будь то картина или стих.
– Красиво. Впервые слышу Шекспира.
– Нет, это Байрон, – отрезала Роза.
– Что с тобой, родная?
Он увидел, как слезы выступили на ее глазах, а губы задрожали.
– Ничего, – она взяла себя в руки и начала искать пачку сигарет в сумочке, где лежали большое зеленое яблоко и плитка черного шоколада. Сигареты исчезли несколько месяцев назад, а привычка искать их в трудные минуты в своей сумочке осталась.
– Что ты ищешь, Роза?
– Шоколад.
Она отломила плитку и положила ее в рот.

Вечером, когда солнце опустилось за горизонт, в кофейню пожаловал солидный мужчина в дорогом костюме, с роскошной женщиной рядом. Этот высокий гладко выбритый ухоженный человек (Роза всегда обращала внимание на мужской маникюр) сел вместе со своей спутницей за соседний столик от двух постоянных посетителей этой кофейни.
– Я думаю, ты не рассердишься на меня, если я закажу нам местный кофе... – послышался красивый мужской голос, полный достоинства и уважения, за спиной у Парижа, Роза незаметно заглянула за соседний столик.
– Ты преувеличиваешь, Поль. Я совсем не против.
Они заказали себе кофе и отведали – каждый по одному глотку.
– Ну и гадкий у них кофе, – с жаром возмутился мужчина.
– Гадкое оно, – подметила женщина.
– В этом я с тобой соглашусь, – как должное добавил Поль. – Но тем не менее, я все же закончу эту историю.
– Я тебя внимательно слушаю, дорогой.
В этих приторных словах Роза уловила не нотку, нет, а целый аккорд притворства. Да, их слушала внимательно не только Роза, но и весь зал.
– Ты меня знаешь, когда я пишу, то нуждаюсь в тишине больше, чем собака нуждается в хозяине. Поэтому, я закрываю ставни, окна, занавешиваю их шторами, чтобы не поступал солнечный свет. Сажусь в полутемной комнате за стол и начинаю писать. Даже яркий свет иногда меня отвлекает...
– А я тебе уже тысячу раз говорила, Поль, что ты тем самым посадишь свое зрение, а твоему доктору придется отрабатывать свои деньги, и выписать тебе очки! Мне кажется, они тебе не к лицу.
Дама скривилась так, будто съела дольку лимона.
– Не начинай, прошу тебя, – отмахнулся от нее мужчина. – Значит, все как обычно – приглушенный свет, бокал сухого, красного вина и только я и мои герои. Знаешь, эту книгу я писал восемь месяцев, и как к любой другой своей работе, я уже к ней привык. Даже в какой-то степени я ее полюбил, если так будет угодно! – мужчина немного откинулся на стуле и поднес указательный палец ко рту, задумавшись. – Я писал в тот день до поздней ночи. Это еще ничего, бывает, я выходил из рукописи, подходил к окну, отворял ставни и встречал рассвет. Да, такое часто случается, что садишься с утра писать, а заканчиваешь на следующее утро. Когда я ухожу к своим героям, то не чувствую, как проходят часы, и иногда мне на душе становится досадно оттого, что я теряю так много времени. Но не в этом суть! Быть писателем – это уметь постоянно слушать, складывать все услышанное на полочки памяти, а затем открывать эти полки и применять. Примерять, я бы даже так сказал, на своих героев услышанные мною ситуации, обстоятельства, вдыхать в них слова, мои или моих знакомых. Быть писателем – это еще и постоянно прислушиваться к своему внутреннему голосу, порой у меня возникает такое чувство, что мой внутренний голос принадлежит не мне, а кому-то, кто есть надо мной выше. Писать – это значит выдумывать, творить, отсекать все лишнее и ненужное, оставив только прекрасное, совершенное; быть писателем – это в первую очередь быть повелителем своей фантазии, того мира, в котором поселятся мои герои и станут его пленниками.
Знакомая Поля вставила свое слово:
– У тебя прекрасно получается сочинять, дорогой.
– Спасибо, – покраснел довольный собой мужчина.
– Твоя последняя книга принесла тебе большое состояние, – напомнила женщина Полю.
– Это ничто, – фыркнул он. – Знаешь, на что я потратил бы все свое нажитое состояние за двадцать пять лет?
Знакомая задумалась.
– На огромный особняк... Пожалуй, на громаднейший фамильный замок с дворецким, который передавался бы по наследству вместе с ним. И горничные, хотя бы две...
Поль терпеливо дослушал ее предположение, а затем сказал:
– Ты говоришь не то, на что я бы потратил свои деньги, а то, на что бы потратила их ты.
Дама тяжко вздохнула.
– Я бы отдал все свои сбережения за то, чтобы мне вернули ту горелую рукопись, на которую я потратил восемь месяцев своей жизни. Я бы отдал все состояние и даже больше за то, чтобы каждую букву этой рукописи из огня достали и вернули мне в том виде, в котором я ее оставил в тот роковой вечер. – Мужчина продолжил мечтательно: – Мне кажется, это был бы шедевр, о котором услышал бы весь мир.
– Вздор! – вскрикнула женщина. – Этому не бывать.
– Конечно, этому не бывать, – спокойно, даже с каплей веселья, промяукал мужчина. – Я договор с Дьяволом заключал бы не через тебя, а напрямую.
Роза засмеялась, улыбнулся даже хмурый Париж и уставился в окно, будто это он о своем.
– Это мы вспомнили один анекдот, – сказала, замявшись, Роза, когда на нее уставились внимательные взгляды тех людей, которых она все это время слушала.
– Так... О чем это я? – вернулся к разговору мужчина.
– О том, что ты готов отдать все свои деньги за какую-то никчемную рукопись, – женщина начала сердиться.
– Не никчемную, прошу заметить, – вставил свое слово Поль. – А самую, что ни на есть, родную для меня. Ведь ты не понимаешь, что я с ней и жил, и ел, и спал, и даже во сне думал о ней. Да, я ее полюбил, как своих родных сыновей! Представь себе горе? Я их воспитывал, лелеял, вкладывал всю душу без остатка. Да что там моя душа! Я вкладывал в них свое время – восемь месяцев я для них жил. Нет, все! – мужчина начал размахивать руками. – Ты не сможешь понять катастрофы, ведь тебе нужен дворец, хоромы, кухарка или кто там еще...
– Я тебя понимаю, Поль, но и ты меня пойми – это глупо. Истинный англичанин никогда бы не променял свое богатство и свою жизнь, наполненную земными удовольствиями, на какую-то незаконченную рукопись.
– Значит, я не истинный англичанин, – все настаивал на своем принципиальный мужчина.
– Боже, какой вздор! – сдалась, наконец, женщина и замолчала.
– Мне заплатить за кофе или заплатишь ты? – женщина встала.
– Сядь, прошу тебя! – привстал мужчина и нежно взял ее за руку.
Женщина присела обратно на стул.
– Ты не понимаешь, Аманда, ведь ты не писательница. Любой писатель меня правильно поймет! Когда ты пишешь книгу, то совершаешь огромный труд – не меньший труд, чем рабы в Египте, когда строили фараону гробницу. Это со стороны кажется: написать книгу – какой пустяк. «Даже перьями шевелить не надо», само напишется. Правда, дорогая? – подмигнул ей мужчина.
Аманда ничего ему не ответила, а только уставилась обиженно в окно.
– Не сердись. Я знаю, что это правда. Не только ты так думаешь, но и весь мир. Увы, писателя понять дано только писателю. Ни собака, ни кот, ни медведь – ни за что не выучат человеческий язык. Подобное понимает подобный!
– Это ты меня сейчас медведем обозвал? – нахмурила брови Аманда.
– Не суть, – тут же выкрутился Поль. – Пойми, дорогая, когда человек помнит буквально наизусть каждую строчку своего текста, каждый его абзац, а затем этот текст теряет без возможности снова увидеть его, дописать и показать свой труд миру. Никто не вернет мне мои бессонные ночи и абсолютную уверенность в том, что этот самый текст стал бы в итоге мировым шедевром, моим громким триумфом. А человек, вроде меня – медленно погибает. Да готов я простить всех своих врагов, но надеюсь, что больше никому в этой жизни не придется столкнуться с подобной ужасающей мукой. Ты не понимаешь всего бессилия, Аманда! Когда ты в полном отчаянии, со слезами на глазах садишься, чтобы воссоздать на листах хотя бы треть от тех девятисот страниц, то понимаешь, что не восстановишь и тридцатую часть. – Поль внезапно замолчал, а затем постучал по лбу. – Память, понимаешь, такая вещь, которая помнит весь текст целиком, но садишься писать, и не можешь всю мысль восстановить, какой она была. И получается, что ты переписываешь красивую книгу каким-то корявым почерком. И через несколько дней ты полностью бросаешь это бессмысленное занятие, торжественно клянешься, что не возьмешь в руки новый лист, и думаешь, как теперь дальше жить без почки. Шучу! – засмеялся Поль. – Но сравнение вполне разумное. Как видишь, жив и здоров, а между тем написал одиннадцать книг после!
– Я тебя поздравляю, Поль! Ты действительно преуспел, – безучастно и сухо сказала Аманда.
– Не стоит, – отмахнулся от хвалебных отзывов Поль.
– И что, – подводя итог данной беседы спросила женщина: – Ты все еще готов променять свои шестнадцать книг на одну недописанную рукопись?
– Готов, Аманда. Как встретишь дьявола, передай ему мой привет!
Поль гордо встал со своего места, выпрямился, достал из кармана смокинга портмоне и небрежно бросил на стол несколько купюр. Затем обошел свою спутницу, приобнял ее за плечи, пока она сидела на стуле, и покинул зал в одиночестве, не проронив напоследок ни слова.
– Удивительный тип, – впервые восхитился Париж.
* * *