***
Изуку недовольно пнул пустую банку из-под колы, и та с грохотом улетела куда-то под припаркованную с краю машину. Звук раздался в тишине, гулко прокатился по ночной улице и затих, теряясь эхом в вершинах пустующих зданий.
Тяжело вздохнув, Изуку достал банку, поднял и прилежно выбросил в одну из мусорок на обочине, невольно прислушиваясь. Как бы там ни было, а мусорить и шуметь не стоило. Но вокруг стояла тишина, в ответ не раздалось ни единого шороха. Приближалось утро, а он так и не встретил ни одной собаки или кошки, даже крысы, по широкой дуге обходя стороной все людные места. В городе выживать оказалось гораздо сложнее — он уже неделю не ел, и знакомое ощущение высыхания изнутри напоминало о себе, словно Изуку был цветком, оставленном умирать на горячем воздухе.
После укуса он так долго прятался, что совсем забыл, что такое громкая городская жизнь. Города никогда не спали. Они, как и леса, были наполнены звуками круглые сутки. Здесь тоже постоянно что-то происходило: шумело, ездило и шуршало, гомонило и торопилось. Но во всей этой громкости было меньше жизни, чем в ночном шепоте лесов. Леса были живые, а города — почти мертвые. За последние несколько лет Изуку научился разбираться во всех сортах смерти.
Он думал, что уже достаточно хорошо себя контролирует, и почти год нормально жил в одном из крупных городов. Даже привык не шарахаться от каждого встречного и снова начал походить на человека. Но в последние недели пищи на улицах становилось все меньше, натянутые нервы дергало от голода, и к этому вечеру все чувства Изуку обострились настолько, что он мог точно сказать: часов пять назад по этой же улице проходила аппетитно пахнущая девушка. Самодисциплина не позволяла различать группы крови, потому что Изуку ни разу никому не навредил, но некоторые люди пахли гораздо привлекательнее остальных, и сопротивляться себе рядом с ними было сложнее.
Среди множества потрепанных дневников у него лежала целая тетрадь, посвященная изучению собственных пищевых привычек, но случая проверить, какая кровь будит жажду больше остальных, так и не представилось.
Он сглотнул, облизывая сухие губы, и сделал еще несколько шагов. Даже слюны почти не было — ну точно как засохший цветок. Чуткий слух вдруг уловил гул и вибрацию: где-то поблизости, под землей, заиграла музыка. А где была музыка, там нашлись бы и люди. Это становилось опасным, особенно для самого Изуку.
