В память о человечности

Воспоминание II

— Головокружения беспокоят? Или недомогания? — монотонно спросил Тео Риммель девушку, сидящую напротив, глянув на нее исподлобья. Он не смотрел ей прямо в лицо, будто боялся, что тонкость ее черт и прозрачность кожи, свет длинных легких волос цвета белого золота смогут ослепить его. Опрашиваемая чуть склонила по-птичьи голову вбок, моргнув огромными равнодушными глазами.

— Нет, ничего из этого, — отозвалась она спокойным высоким голосом. Будь он окрашен хоть какими-то эмоциями — звенел бы у потолка, искрился бы горным потоком, а так — лишь усыплял, мягко обволакивал. Наверное, это и к лучшему: Октавия и без того казалась девушкой далекой, призрачной и прекрасной, как мечта, а потому нереальной, недосягаемой. Легкой, звонкой, красивой, тонкой, но неприкасаемой. Куда же лучше, зачем еще идеальнее? Она и без того выглядела как длинный изящный херувим с церковных фресок.

Тео стиснул зубы, когда подумал о таком святотатственном сравнении. Однако уже через минуту взял себя в руки и по-прежнему бесстрастно продолжил:

— Есть еще ярко выраженные побочные эффекты?

— Нет, — снова та слегка качнула головой, не поменявшись в лице. И тут — снова сравнение с херувимами: на фресках они летали себе высоко в облаках, воспевая бога и призывая к царствию небесному, с умиротворенно-блаженными лицами, но никаких человеческих эмоций больше не показывали. То ли потому что нарисованные, то ли потому что херувимы. Им не до людей.

И не то чтобы Тео в глубине души оставался поэтом, но значимость эмоций он не отрицал и искренне жалел Октавию, ведь так их была лишена. Она упускала так много.Или, наоборот, спасалась ото всего?

— Шея? — набросав пару записей в бланк, спросил он. Октавия откинула голову, открывая длинную беззащитную шею, всю в переплетении бирюзовых вен, как нарисованных акварелью лент. Поперек линии горла шли объемные, бугристые следы от рваных, уродливых шрамов, безжалостно перечеркивающих хрупкую и интимную часть тела, как ставит крест на неудавшейся картине разъяренный художник. При вдохах и выдохах горло опускалось и поднималось свободно, дыхание едва слышно шелестело, как положено нормальному человеку. Равномерно пульсировали вены. Тоже как у нормального человека.