Ледяной

-

Джерарду всего десять лет, когда умирает его отец. Он хорошо помнит лишь отдельные моменты похорон.

Мама бледна как утопленница, а бабушка суетится рядом с ней и напуганным всем этим Майки. Небо грифельно-серое, будто готово придавить собой кладбище. Пиджак неприятно жмет, когда Джерард обнимает себя в ничтожных попытках согреться.

Над только что закопанной могилой бабушка что-то шепчет, и ее слова слабо слышны за свистом ветра и далеким плачем. Джерард подходит ближе.

— …И земля уже не так холодна, когда в ней есть ты. — Он различает эти слова слишком ясно даже спустя года, но так и не понимает их смысл.

* * *

Холодно до жути. На улице едва спадает летняя жара, но Джерарду зябко в глухом черном костюме. Это вторые похороны в его жалкой жизни, ради которых он сорвался из Нью-Йорка обратно в Джерси.

Первые он тоже перенес ужасно. Но тогда он оправился, болезненно, но довольно быстро. Может, свою роль сыграл возраст, а может и нелюбовь к высокомерному отцу.

Смерть отца не ощущалась как собственная. Она не походила на то, будто из его сердца вырвали нечто жизненно важное, как минимум его половину. А смерть бабушки на это походит как ничто иное.

Холодно. Он накидывает пиджак Майки поверх своего. Тот и внимания не обращает, пустым взглядом провожая увитый цветами гроб.

В Джерарде больше нет той незаметной, но важной детали, отвечающей за тепло. Гроб опускают в землю. Джерард утирает слезы, чтобы щеки не леденели от влаги под теплым сухим ветром. Снова вспоминает отцовские похороны и бабушкин шепот, такой горький переполненный чем-то неуловимым.

«И земля уже не так холодна, когда в ней есть ты», — себе под нос шепчет Джерард, словно пробуя на вкус. Он оседает на кончике языка чем-то странным и непонятным. Холодный осадок ее слов щекочет нëбо.

«Кого надо зарыть в землю, чтобы она помогла согреть себя после потери тебя?»

* * *

Бессмысленная мысль, рожденная из мысли с непонятым смыслом, бьется в его в голове, словно ослабшая пташка в пустой клетке. Слова пытаются вырваться на свободу, обрести плоть, но Джерард давит их.

На его метания никто внимания не обращает, очевидно. У других тоже траур, тоже горечь от потери, на его никчемные и все равно не высказанные «проблемы» кто обратит внимание?

Он остается еще на неделю. Пропускает уже начавшуюся учебу в школе искусств. Майки раз что-то спрашивает по этому поводу, мельком совершенно, будто ему безразлично. Мама и вовсе не замечает, заперевшаяся в спальне и погрязшая в бессмысленном страдании.

Все же Джерарда переклинивает. Он устал мерзнуть под несколькими слоями одежды, заперевшись в своем подвале и скуривая прямо там пачка за пачкой сигареты в неосознанной надежде задохнуться. Или, может, он окончательно заледенел.

Это легко понять. Бабушка была его главной мотивацией во всем, Джерард старался изо всех сил стать как можно лучше, чтобы быть достойным ее неизменной гордой и ласковой улыбки. Она познакомила его с искусствами, и теперь он обучается им в одной из лучших школ во всей Америке.

Конечно, она не заставляла его. Он сам захотел, он горел этим. Просто вместе с ней угас и этот огонек в груди, на котором и основано все его творчество.

Он не чувствует больше вдохновения и желания созидать. Он прекрасный художник, да, был им, но теперь он видит в проведенных им на бумаге линиях лишь непонятное, уродливое нечто.

И ему наплевать. Глубоко наплевать на все, на весь чертов мир, на громкий материнский плач, разрывающий тишину ночи, на убитый взгляд Майки. Единственное, что он еще способен ощущать, это вечный жуткий холод и смутное желание заглушить его любой ценой.

Он не обращает внимания на то, как одной ночью это желание вырывается наружу. Мама или Майки тоже не замечают, о чем даже пожалеть не успеют.

Глубокой ночью Джерарду ничего не стоит закопать за высоким забором их заднего двора два тела, исколотых множествами ударов ножа.

* * *

Джерард от изнемождения засыпает прямо там, на потревоженном газоне во дворе. Между могилами беспечно валяется окровавленный ножик.

Он не знает, сколько проспал и сколько уже лежит, просто пялясь в небосвод. Сутки, двое? Теплее не стало, ни капли. Из его семьи, оказывается, никудышные грелки.

И сам он такой же никудышный. Джерард смеется, перекатываясь с боку на бок на грязном газоне. Он не понимает, что натворил.

Он не замечает, как начинает сквозь смех что-то орать. Лишь внезапно осознает, что только что кричал что-то так громко, что, должно быть, это услышала вся округа. Он замолкает, раскидывая руки в стороны по земле, и с маниакальным интересом рассматривает белую паутину бледных облаков.

Может, кто-то из соседей вызвал копов. Может, они лично услышали вопли. Джерарду совершенно наплевать. Он безвольно повисает на чьих-то сильных руках, обмякает сначала в полицейской машине, потом и в камере.

Он заледенел, словно даже горячая кровь в его артериях замерзла. Он больше не пытается согреться.

Вскоре его психиатр (Джерард совершенно не замечает его существование) сообщает, что паренек мертв. В полиции разницы особой и не видят.