Записки сербского эмигранта.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПАВЛА, МАЛЬЧИКА ИЗ НЕБОЛЬШОГО ГОРОДКА СЕРБИИ, КОТОРОМУ ТОЛЬКО ПРЕДСТОЯЛО НАЧАТЬ ВЗРОСЛУЮ ЖИЗНЬ.

Кажется, это был март 2001 года, когда горячо любимая мною родина, разрывала себя изнутри. Югославские войны перекинулись на территорию южной окраины Сербии, в частности, ожесточенные бои велись в Прешеве, где мои родители жили ещё задолго до моего рождения, и где, собственно, вырос и я. Мой отец, Богдан, сколько я его помню, работал в местном отделении сотрудником милиции, а мать, Милица, была не из тех женщин, которым приходилось работать, чтобы совместными усилиями с мужем, достойно прокормить пару ненасытных ртов. Кстати говоря, в семье я не был единственным ребенком, и родительская любовь в равной степени падала на меня и моего старшего брата Милоша, который появился на свет в один день со мной, но, что довольно удивительно, двумя годами раньше. Жалование сотрудника правопорядка уже в те времена было достойным, а при должном отношении к делу и внушительном стаже и вовсе даровало не богатую, как может показаться, но безбедную жизнь. Всё это, к счастью, было и у моего отца, поэтому своё детство на одной из улиц небольшого Прешева, я с полной уверенностью считал счастливым.

Именно таким оно и было ещё долгие годы до того дня, когда в городе послышались первые звуки выстрелов, а по улицам проехала первая бронебойная техника. Не раскрою тайны, если скажу, что прежней жизнью мы вскоре перестали жить. Мужчины уходили на передовую, брали в руки оружие, чтобы всеми возможными силами отодвинуть вражеские позиции как можно дальше от домов, где за них молились их жены и дети. Злая судьба не обошла и тех, кто не успел обзавестись семьёй или вовсе проживал в одиночестве. Они были вынуждены идти в зону боевых действий, в ином случае, правительство толи старого, ещё не развалившегося, толи нового, ещё не признанного государства, признавало таких людей изменниками. Словом, полнейший беспредел. Милош, не говоря уже обо мне, был юнцом, чей возраст не являлся призывным, и мы оставались в своей небольшой квартире, ежеминутно успокаивая маму, которая едва не сошла с ума, осознав, как быстро прервалась достойная и счастливая семейная жизнь. Словно вчера, я помню тот день, когда мой отец Богдан обнял её на прощание, сжимая в другой руке так яростно ненавидимый всеми нами пулемёт. Я прекрасно помню, как он обещал вернуться при первой возможности и увезти нас из Прешевы, но при этом умолял нас беречь друг друга и дождаться его возвращения, которое было единственным из того, что хранила в нас троих хрупкую надежду на будущее.