Чтобы капрал болел, в разведке слыхом не слыхивали. Ну бывало, кашлем заходился, как чахоточный, да и все. Для таких случаев даже решение имелось — бутылка горячей настойки в одно лицо, и на следующее утро Аккерман своим видом снова пугал молодняк на плацу до колик и бессвязного мычания. Однако в этот раз что-то пошло не так.
Еще давеча он гонял своего гнедого, заставляя брать барьер за барьером. Фунтик, конечно, прыгал, но недовольно косил лиловым глазом и прядал ушами, будто говорил: «Обижаешь, хозяин, мы же не в пажеском корпусе!» Но против капрала разве попрешь? Вот и коняга это понимал. Потом Эрен видел, как оба хрупали морковкой и довольные друг другом отправились на конюшню. И там, до самого вечера уже, Аккерман чистил, скреб и намывал мохнатые лошадиные бока и мощный круп. Эрен, сгребая опавшие листья неподалеку, пару раз наблюдал взмокшего и раскрасневшегося капрала, когда тот выскакивал покурить и закусить поздним яблоком, которые уничтожал, как Фунтик, вместе с огрызками. Видимо, в одну из таких вылазок и просквозило Сильнейшего. А много ли надо в середине октября месяца, да еще такого стылого, какого Эрен отродясь не помнил. Порывался даже подойти к суровому начальству, сказать, мол, куртку хоть накиньте, да не решился, забоялся, что прилетит геройским кулаком в ухо. Или нужной чулан чистить отправят, а в таком случае уж лучше в ухо.
Теперь же вот лежал бравый капрал пластом, и от кашля его содрогались замковые стены. И все бы ничего, но лечить себя он не давал — майора Ханджи выгонял, швыряясь сапогами, как в мыша, у командора, говорят, отжал по привычке бутыль настойки волшебной. Но волшебство то Аккерману боком вышло. Эрен аккурат под капральской комнатой проживал и слышал, как того всю ночь полоскало у ведерка, а утром и похмелье, и жар напали на беднягу сразу. Весь день промучились оба, капрал — дохая больным лосем, а Эрен — от совершеннейшей своей бестолковости, потому как помочь любимому командиру не мог. Но за ужином к последнему внезапно вернулась память, застав его за размазыванием картофельного пюре по тарелке. Вскочив, он чуть не перевернул стол и, путаясь в ногах и мыслях, помчался к себе. Уже там заметался, то кидаясь вытаскивать из-под узкой койки маленький походный баул, то роясь на почти пустых полках рассохшегося шкафа. Наконец нашел нечто, маленькое и пузатое, завернутое в белую тряпицу, и счастливо выдохнул.
У комнаты капрала стало тревожно. Особенно после распахнувшейся двери, исторгнувшей наружу майора Ханджи, еще более встрепанную, чем обычно. Вслед ей свистел надраенный до ослепительного блеска сапог и душераздирающий кашель, в котором легко можно было разобрать любимые Аккерманом просторечные обороты.
