Трофейᚒ

47

-Измените меня. Я хочу начать новую жизнь. И...где собака?

Видеть свое лицо и в то же время не свое, касаться его руками, проводить по щекам кончиками пальцев и понимать, что там я... но этот человек мне незнаком. Красивая, недосягаемая, журнально-киношная. Я такой быть не могу. Такими только где-то в Голливуде бывают.
Обернулась на врача
Мин Хо стоит сзади и улыбается уголком рта.
— Нравится?
— Не знаю.
— Ничего. Надо привыкнуть. Но если измерять ваши черты линейкой, то у вас будет идеальное соотношение всех параметров. Вы — совершеннейшее произведение искусства. Лучшее из всех, что у меня когда-либо получались.

Мои волосы струятся по плечам. Длинные, шелковистые, темно-каштановые, почти черные. Трогаю их рукой, там, где были вырваны клочья, ощущаются мелкие капсулки. Нарастили... Красиво. Тряхнула головой, и пышная шевелюра упала мне на глаза. Пахнут шампунем, рассыпаются по пальцам.
Я не хотела смотреть, пока все не будет готово и не заживет. Боялась испугаться, боялась отказаться и не решиться меняться дальше. Как будто я убивала ту прежнею себя, закапывала ее по кускам в могилу. Туда, куда ее отправили Чон с любимой женой. Это они ее растерзали.
— Я просила убрать родинки и родимые пятна. Вы убрали?
— Конечно. Хотя не знаю, зачем вам их надо было убирать. Все они эстетически красивы и совершенно не портили вашу внешность.
— Они мне не нравились.
Отличаюсь ли я от себя прежней? Не осталось ли каких-то следов, шрамов?
— У вас сохранились фото меня прежней?
— Конечно. Во всех ракурсах.
— Уничтожьте. Улыбнулась, пытаясь смягчить свою резкость, чтоб голос звучал мягче.
— Пожалуйста, уничтожьте. Не хочу, чтобы та... я оставалась где-то.
— Хорошо. Ему должно понравиться. Иначе зачем все это? Зачем столько операций, столько боли, столько сил и времени.
— Хотите прогуляться?
— Вы привезли мою собаку?
— Да... она здесь, но в здание больницы я ее впустить не могу. Она живет возле сторожки. Ее хорошо кормят.
— Тогда идемте погуляем.
— Вы так и не сказали, понравилось ли вам ваше новое лицо и... ваше тело? Усмехнулась уголком рта. Чужого рта. Пухлого, очень сочного, большого. Очень странно, что я говорю, а он двигается.
— Пока не знаю, нравится ли оно мне, но женщина в зеркале очень красивая. Пока что я не считаю ее собой. — потом повернулась к нему и тихо добавила.
— Спасибо. Вы великий человек и художник. Я и понятия тогда не имела, что хозяин клиники никогда не проводил столько времени со своими пациентами. Их у него были сотни... и я всего лишь одна из них. А на моем месте мечтали оказаться многие. Вышла на улицу, вдохнула воздух всей грудью. Немного страшно — узнает ли меня с таким лицом собака?
Не покажусь ли я ей страшной и чужой? Приближалась к сторожке, всматриваясь в лежащую там исхудавшую собаку. Она приподняла морду, пошевелила ушами, а я остановилась. Потом не выдержала и громко крикнула:
— Девочка моя! Она вскинулась, взвизгнула и ко мне сломя голову, так, что уши ветром назад уносит, язык на бок, и бежит. Моя девочка. Моя преданная малышка. Сколько ждала меня.
— Моя хорошая, моя девочка. Узнала. Лицо облизывает, руки целует, скулит, прыгает. И я сама плачу, обнимаю ее, целую в нос.
— Еще немного, и я выйду отсюда. Выйду и заберу тебя с собой. Ты больше не будешь жить на улице.

Pov

Говорят, люди создают себя сами. Они — то, чем хотят и могут быть. Я еще никогда не была настолько согласна с этим, как сейчас. Но у меня нет средств, чтобы себя создавать. Я осталась ни с чем, и как только выйду из клиники, окажусь на улице. К выписке я не готовилась. Я просто думала, что делать дальше. Куда идти. Ни документов... ничего абсолютно. Чистый лист.
— Куда поедете? — вкрадчиво спросил Мин Хо, записывая что-то в моей карте. Его аккуратные, длинные, холеные пальцы сжимали шариковую ручку очень изящно. Настоящие руки хирурга. Стерильно чистые с аккуратно постриженными ногтями. Я помнила руки Чона сбитыми костяшками, со вздутыми венами. Сильные, мощные, подвижные. Я так отчетливо представила их себе, что невольно вздрогнула и тряхнула головой.
— Не знаю. Пойду устраиваться на работу.
— Куда? Если не секрет)— поднял на меня взгляд, и я ощутила то, что обычно ощущают женщины, когда точно знают, что нравятся мужчинам. Мне это не доставило ни удовольствия, ни отвращения. Полное ничто. Отсутствие любых мыслей. Как будто внутри меня умерла женщина. Атрофировалась. Ее выжгли вместе с моим лицом.
— Горничной, — я усмехнулась и села напротив него на стул, — я не так много умею.
— Горничной? С такой внешностью? Вы можете блистать на подиумах и украшать обложки журналов.
— Ну да могу, но не хочу. Меня уже кое кто ждёт с распростертыми объятиями.

Продолжение следует...