Послелуние [4]

-19-

После немного сумбурного первого дня дальше всё пошло куда слаженней и быстрее. Даже я стал немного расторопнее, и мы не успели и глазом моргнуть, как мебель была уже почти готова, нам оставалось только совсем немного докрасить. Пи' сказали, что с такой скоростью, часам к десяти мы всё закончим, а значит, у нас будет целый один день для отдыха перед тем, как отправиться домой.

За эти дни практически ничего не произошло. Один из команды спросил, почему я почти ничего не делаю, он не со зла, кажется, вообще просто не подумав, я же не сидел совсем без дела, а всё время помогал кому-нибудь. Просто, когда мне велели пойти принести ещё досок, Мун тут же вмешался и запретил, а потом сделал это сам, вот поэтому-то меня и спросили.

Сначала я ответил, что не совсем здоров и слишком слабый, ведь я мало двигаюсь. Слишком боюсь, что случится рецидив, и вернётся старая болезнь. Хоть врач и сказал, что всё в порядке, и мне можно заниматься щадящим спортом, чтобы стать выносливее, но, если честно, мне очень страшно. Поэтому и силам неоткуда взяться, хотя после операции уже много времени прошло.

Мун, заметив, что все меня внимательно слушают, шепнул, чтобы я рассказал всё, и я так и сделал, честно рассказал, что за болезнь, зачем операция и всё такое. И почти тут же пожалел об этом. Муну верить нельзя.

Все сразу же стали извиняться за вопрос и спрашивать, как я себя чувствую, а потом вообще посадили в уголок и велели ничего не делать, несмотря на все мои уверения, что я в порядке, и операция та была очень давно.

Мун добился своего - мне перестали давать вообще хоть какие-то поручения, и я не отходил от него.

- А я тебе говорил, что я самый добрый, я тебе даже вот работать разрешаю. Хочешь мне помочь?

Посмотрите на него. А я тоже себе говорил, что этот человек опасен, и лучше держаться от него подальше, но куда здесь-то бежать?

- Красишь и крась себе. Зачем я вообще тебе поверил? Не нужно было ничего говорить.

- Вот как ты заговорил? А раньше так меня боялся.

- Так это раньше было.

Ну да, я стал разговаривать куда свободнее, но всё ещё отводил глаза, не мог долго на него смотреть. Вообще, когда я узнал, что он тот самый мой давний друг, всё стало легче и сложнее одновременно. Мне стало легче с ним разговаривать, но я, сколько ни пытался, не мог вспомнить, что тогда чувствовал рядом с ним что-то подобное тому, что чувствую сейчас.