Мужчина еле справляется с управлением машины: перед глазами дымка печали, он почти не видит дороги, все вокруг расплывается. Возможно, он просто выпил пару лишних таблеток, которые ему прописал психотерапевт. Мужчина изредка оборачивается взглянуть на дочь, сидящую на заднем сидении: голубые ленточки неуклюже вплетены в непослушные кудряшки — папа совсем не умеет плести косы, у мамы они всегда получались превосходными — нежно-розовое платьице такое воздушное и милое, что кажется, будто зубы сейчас от приторной сладости заболят. У девочки в глазах плещется небо и виднеется отражение увядшей матери. На щеках румянец цветёт лепестками сакуры, совсем как деревья за мутным стеклом.
Они едут недолго, классическая музыка на фоне убаюкивает. Папа зачем-то разбудил очень рано, вынося приготовленные чемоданы на улицу. Он шепчет, что ей какое-то время придётся пожить с другими людьми. У него много неотложных дел и совсем не будет на неё времени, но она у него умница и обязательно поймёт, когда вырастет, ведь он просто хочет для неё лучшей жизни и она соглашается, хоть и не понимает.
Девочка уже довольно самостоятельная и послушная. Почти никогда ничего не просит. Разве сложно просто уделять ей немного внимания? Он неуклюже вплетает в рыжие косы её любимые голубые ленты, готовит завтрак, обжигается и тихо ругается себе под нос. Слишком тихо. Мама никогда не любила долгого молчания.
Он открывает дверь машины и она медленно выходит, пытаясь понять, что за место перед ней. У неё в руках плюшевая панда, подаренная отцом, а на плечах небольшой рюкзак с альбомом и карандашами: у неё то ли талант, то ли слишком полюбившееся развлечение.
Маленький чемодан уносят девушки в странных тёмных нарядах. В глаза бросается серость и уныние. Она поворачивается к отцу, что стоит у автомобиля. В его взгляде, покрытом грустью, что-то ломается, а потом вытекает горячими слезами. Она удивляется: папа никогда не плакал при чужих. Он никогда не позволял себе плакать даже перед ней, а тут совсем расклеился. Папа плакал только при маме, но этого девочка не знала.
Она разворачивается, выдёргивает руку из слабой хватки какой-то женщины и бежит к отцу, обнимая того за пояс. Упрямо пытается не плакать, боясь расстроить его ещё больше. Он садится перед ней на колени, аккуратно сжимая детские плечики, поглаживая большими пальцами молочную кожу. В её глазах чистое доверие и глубокая боль. Она прекрасно знала это чувство, что тисками сжимает сердце, словно хочет его раздавить. Так было каждый раз, когда мама слабо улыбалась и обещала, что всё будет хорошо, но девочку вновь и вновь от неё отрывали.
