Помоги мне выиграть/Волейбол!

Темп

Коэн сыграла первый сет из трех как в тумане, постоянно отвлекаясь на Тсукишиму, следя за его движениями относительно остальных ребят и за движением его глаз. Особенно это важно было, когда они стояли во второй и четвертой зонах друг напротив друга. Может это и удивительно, но Кей стал первым в ее жизни, кто смог пробить ее блок. Но Киникиджи старалась изо всех сил, чтобы он остался единственным, кому это под силу. Она пыталась переставлять руку в направлении его глаз, но скорость Тсукишимы, его реакции, во много раз превосходила ее собственную. И еще этот прыгучий коротышка с рыжими волосами и их сетор бесконечно раздражали Коэн. Не столько своим видом, сколько потенциалом, который после каждого свистка словно приобретал материальную составляющую и норовил физически раздавить всю женскую сборную одним нападающим ударом. За этой парочкой тоже нужен был глаз да глаз. Плюс был в них только один — они помогали отвлечься от мыслей об одиннадцатом номере, что затрагивали отнюдь не игровую сферу. Взятые девчонками таймауты ничем не помогали, и в итоге первый сет был проигран со счетом двадцать пять к тринадцати. Объявили десятиминутный перерыв.
  — Тринадцать, — сказала Коэн, краем глаза заметив подошедшего сбоку Тсукишиму. — Не люблю это число.       Девушка стояла на пороге спортивного зала и попивала воду из бутылки, дыша воздухом с запахом дождя. Пока они играли первый сет, небо успели заволочь грузные серые тучи, распугавшие добрую половину посетителей школьного фестиваля Карасуно.       — День твоего рождения, — как будто напоминая, констатировал блондин.       — И поэтому тоже.       — Я кажется, — Кей обернулся, словно проверял, не подслушивал ли их кто часом, — предупреждал тебя о внимательности.       — А я, — Коэн всем телом повернулась к Тсукишиме, — предупреждала, что это невозможно.       — Брось, — закатив глаза, на вдохе сказал блокирующий. — Ты можешь выиграть, если не будешь полагаться на эмоции.       Киникиджи слегка разозлилась. Блондин оказался на редкость умелым манипулятором. Теперь уж она точно не будет мягкотелым овощем, злость придаст ей сил и смотивирует вкладываться в удары больше. Словно не боясь около сотни пар глаз, Коэн вплотную подошла к Кею, так, что между их лицами оставались считанные сантиметры. Где-то на заднем плане уже недоумевали первогодки и Танака.       — Так помоги мне. Выиграть.       Сказать, что холодный, как никогда низкий голос блокирующей раззадорил Тсукишиму — не сказать ничего. Ее голос в низких тонах пробирал до кончиков пальцев, но он никогда этого не признает. Парень обернулся вслед Киникиджи, уходящей в сторону скамьи, на которой отдыхали остальные девчонки. Ее походка, ставшая такой ровной и гордой завораживала, но он никогда этого не признает. Ее фигура… Он не признает. Не признает этого чувства ни в себе, и не признается ей. Потому что по его мнению все зря. Что бы ты ни делал — все превратится в пыль, именно поэтому нельзя поддаваться эмоциям. Это касалось всего. Но она со своей искренностью…       Второй сет начался раньше, чем планировалось, и народу на нем было куда больше. Хотя нельзя отрицать того, что большинство лишь пряталось тут от начавшего моросить дождя. Двери в спортивный зал закрыли, чтобы занесшая ветром вода не испортила лакированный паркет, поэтому уже спустя несколько минут духота ощущалась без исключения всеми.       Киникиджи знала, что проигрывать нельзя, потому что это будет означать, что их сделали действительно в сухую. Да и потом, увидев, как изменил Тсукишима своим привычным плавным точно продуманным движениям в пользу отрывистых и жестких, она не могла не ответить. Опять говорит одно, а делает другое. Сказал ей не полагаться на эмоции, а сам, кажется, только ими и руководствуется.       — Нет, — подумала Коэн, помотав головой. Она снова эксперимент. И в этот раз этот эксперимент с человеческими эмоциями выйдет из-под контроля и покажет ненавистному, но так каждый раз желанному одиннадцатому номеру, что он недооценил противника.       Хищно ухмыльнувшись, стоя на позиции подающего, Киникиджи подала снизу. Ее нижние подачи славились стабильностью и летели почти всегда в одну и ту же точку, между шестой и первой зоной, в одной из которых по непонятной и как же так вышло? случайности стоял сейчас Тсукишима. Один был минус у этой подачи — принять ее было легко. И блондин без труда это сделал, передав мяч сетору, который спасовал его рыжему коротышке, стоящему позади него в четвертой зоне. Снова эти ненавистные прыжки… Коэн в два шага на выбросе адреналина пересекла всю площадку от конца своей первой зоны и, сделав упор на обе ноги, выпрыгнула на сетку железной стеной. Мяч упал на стороне площадки противника. Отлично.       Еще несколько мячей в пользу женской сборной были заработаны лишь потому, что Киникиджи, хоть и не была либеро, на выбросах непонятно откуда взявшейся энергии носилась по всему полю от зоны к зоне, страхуя девчонок в случае чего. Посмотреть на Тсукишиму при таком бешеном темпе было просто невозможно — нельзя было упускать мяч из виду. Мечась по площадке, Коэн вновь чувствовала эту приятную усталость в мышцах, которую, как ей казалось, она давно забыла, и на тренировках с девчонками не ощущала подобного. На грубой коже ладоней уже плотно ощущался слой пыли с мяча и пола, которую девушка успела подобрать во время своих грандиозных падений, что давали мячу шанс остаться в игре. В нескольких местах уже точно завтра светили синяки, но это было даже забавно. Пот, изредка струйками стекавший по вискам и шее, уже давно не ощущался. Площадка давала желание лететь за мячом, не замечая ничего вокруг. Руки приятно дрожали, когда Киникиджи украдкой бросала на них взгляд. Непередаваемые ощущения. Ради всего этого стоило вернуться.       Коэн остановилась, когда раздался свисток куратора Такеды, оповещающего о таймауте со стороны мужской сборной. Блокирующую со всех сторон обступили сокомандницы, но она смотрела выше их голов на блондина, который так же не отрывал от нее глаз, пока не дошел до своей команды, которая так же собралась в круг, чтобы обсудить внезапно поднявшийся настрой девчонок.       — Это невероятно просто, — едва ли не в один голос твердили Юко и Мичимия, остальные поддакивали и говорили о том, как важно сохранить подобный темп. Кто-то говорил, что на плечах Киникиджи лежит непосильная ноша, и так «тащить» надо всем, а не только ей. Но Коэн, хоть и стояла рядом со всеми, ничего не слышала. Она не слышала толпы, которая обсуждала то, что они увидели во втором сете, не слышала восхищенных возгласов новоиспеченных болельщиков, сердца которых только что покорила ее игра. Она играла не для них. И, возможно, даже не для себя. Взгляд блокирующей был направлен на центрального блокирующего мужской сборной Карасуно под одиннадцатым номером.       — Перерыв! — объявил Такеда, после того, как к нему подошел Савамура и сказал что-то неразличимое в шуме толпы.       — Пусть обсуждают что хотят, — вновь нарочито громко заговорила Киникиджи, наконец добившись зрительного контакта со стороны Тсукишимы, а затем злорадно ухмыльнулась. — Мы все равно победим.       Девчонки разошлись кто куда, а Киникиджи, оглянув зал, пошла в сторону дверей, которые вели к переходу в учебный корпус школы, желая слегка охладиться и перевести дыхание. Она даже и сама не заметила, как ускоренный темп вымотал ее, а ведь впереди, если повезет со вторым, был еще третий сет. Девушка уперлась руками в деревянную изгородь и высунулась лицом под дождь. Холодные капли приятно охлаждали лицо и голову. На ее счастье в школьном дворе уже никого не осталось — все фестивальные мероприятия перенесли в здание школы из-за дождя, поэтому можно было побыть наедине с собой и продумать дальнейший план действий.