В сладком плену обмана

6. Ты еще не знаешь

Оказавшись у себя, я все же немного не в себе. Нервно роюсь в комоде в поисках своих старых велосипедок. Они слегка жмут, но зато помогут мне скрыть то, что должно быть скрыто. Хикару — просто маньячка, совсем забыла, что у обладателя ее тела есть весьма чувствительный орган. Которому приспичило проснуться, как только Саша нежно коснулся моей поясницы.

Проверяю заряд камеры, собираю сумку. Софтбокс и вспышку не беру, хватит зеркалки и портретного объектива: за окном все чирикает, предвещая хорошую погоду. Кидаю в сумку немного косметики и зеркальце, если надо будет поправить макияж. Долго размышляю, какую обувь выбрать — у меня нет ничего похожего на женские туфли — поэтому просто надеваю черные кроссовки с массивной подошвой.

— Ого, ты кажешься выше! — замечает Саша, когда я выхожу в коридор и протягиваю ему баул с камерой.

<tab>Он выглядит так свежо, будто вчера кто-то другой вылакал в одно лицо пол-литра виски. Сияет на меня своей улыбкой, аж глазам больно. Мне неловко вспоминать о событиях прошлого вечера, но не могу удержаться:

— А наш великий фунфурье сегодня свеж как огурчик!

— Ага, конечно! — немного смущается, но все равно продолжает улыбаться. — Зеленый и весь в пупырышках.

Я игнорирую эту шутку, боясь представить, что именно у него там в пупырышках. У подъезда жду, пока Саша медленно подымит сигаретой, смакуя начало своего дня. Его взгляд то и дело скользит по мне, отчего заливаюсь густым румянцем.

— Нани*? — робко спрашивает вслух мое альтер-эго из-под накладных ресниц.

— Чудо ты внеземное. Свалилось на меня на этом самом месте неделю назад, — он заботливо поправляет выбившийся локон на челке моего парика. — Вопрос за вопрос все еще в силе?

— Да.

— Тогда можно я тебя поцелую? — не дожидаясь ответа, он трогает меня за подбородок и целует уголки губ.

Его короткая борода пахнет сигаретным дымом. От таких нежностей, кажется, я реально скоро превращусь в девушку, но инстинкты берут верх, и я слегка прикусываю его нижнюю губу.

— Ай! — Саша удивленно отстраняется. — Ты чего хулиганишь?

— Омаэва мо шиндейру*, — произношу я с серьезным и грозным видом, а он смеется.