Безмолвный крик

Чонсон. Тень за спиной.

Слушать всё, что я скажу, не показывая осуждения и неприязни, размышлять над мотивами моих действий, возможно, для тебя обременительно. Понимать меня — твоя работа. Но я не знаю, нравится ли она тебе, нравится ли всякий раз с улыбкой терпеть моё присутствие. Даже если тебе это ненавистно, я не могу прекратить приходить к тебе. Не могу отказаться от этих светлых минут наедине с тобой — единственно ценных моментов в моей жизни.

— Чонсон, когда ты стал считать себя лишним? — спрашиваешь, внимательно глядя на меня. Мы давно перешли на «ты», отбросив ненужные формальности, стерев рамки между пациентом и психологом, определённые нашими ролями.

— Пожалуй, ещё с детства, — едва заметно усмехаюсь и отвожу взгляд. То время давно стёрлось из памяти и больше не имеет никакого значения. Годы жизни в приюте сделали меня тем, кем я являюсь сейчас, отец, или же встреча с той девушкой, а может, я изначально родился неправильным — это неважно. Но возможность поделиться с тобой мыслями, скопившимися за эти двадцать лет, сама по себе является чудом.

Все эти годы я мечтал поговорить с кем-то, выложить как есть все свои чувства, но лишь глупцы раскрывают душу первому встречному. Лишь глупцы полагают, что их так называемые друзья примут всю грязь их души и не испытают отвращения, увидев бесконечное скопление гнилых, пропитанных ненавистью мыслей. Если душа напоминает распотрошённый труп, ей самое место на помойке. Кому как не мне знать, каково это, когда тебя выбрасывают.

Пару месяцев назад, зная, что многое не стоит обсуждать с приятелями, я принял наиболее верное решение — отправиться к психологу. Я… просто хотел выговориться. Просто не мог и дальше нести это всё в себе. Пойми, Ынби, я не хотел тебя обременять.

— Тебе покажутся странными эти мысли, но часто мне противно видеть улыбки на лицах людей. Мерзко наблюдать чьё-то счастье. И хочется заставить их страдать, разрушить их радужный мир, — выплёвываю последние слова, судорожно сжимая ладони в кулаки, и начинаю сомневаться, не переборщил ли я с откровенностью?

Но ты накрываешь ладонью мою руку. Твои пальцы такие тёплые. И в карих глазах ни капли презрения — лишь бесконечное понимание. А может, лишь его видимость, но и это не важно. Мне хватит и видимости участия, хватит и этого притворства, только выслушай меня, прошу. Больше ничего не нужно.