Безмолвный крик

Чонсон. Пленники сна.

За пределами этого кабинета лежит мир, что всегда был ненавистен мне. Мир, сковывающий мою свободу, отбирающий право быть собой. Лишь в этих четырёх стенах, слушая твой мягкий голос, окутывающий меня теплотой, я могу безболезненно погрузиться в воспоминания, от которых мечтаю избавиться. Этот кабинет — наше пристанище, оплот уюта и забвения.

Когда-то было и другое место, где я чувствовал себя также спокойно. Это было так давно… Сколько же лет прошло с тех пор? Десять или больше? Не могу определить. Но это было ещё до смерти матери, ещё до того, как отец окончательно спился. Впрочем, даже тогда он ненавидел меня. Может, всё сложилось бы иначе, если бы отец не подозревал мать в измене и не считал меня рождённым от другого человека. Даже сейчас я не знаю, правдивы ли были эти обвинения или же являлись пустым вымыслом его параноидального рассудка, но факт оставался фактом: в глазах отца я был отродьем. Уверен, мать хотела его бросить, но не могла из-за финансовой зависимости. В то время я ненавидел себя. Не будь меня, мать смогла бы уйти от отца и обрести свободу. Не будь меня, они не скандалили бы буквально каждый день, и эти чёртовы крики, вызывающие головную боль, не звучали бы постоянно в нашем доме.

Серое небо, подобно свинцу, тяжёлое, мрачное и холодное. Глядя ввысь, я испытывал желание оказаться подальше от гнетущей реальности. Мне казалось, что я страдаю больше всех, но детская глупость не давала понять, что мои беды — лишь капля в море, что дальше будет куда хуже, и если не возьму себя в руки, то скачусь ниже некуда. Вместо этого я нашёл идеальный способ успокаивать нервы с помощью весёлой игры под названием «камера пыток». Это простая, расслабляющая игра. Я придумал её, когда впервые расчленил кузнечика. Это оказалось так весело — мучить насекомых, придумывая всё новые и новые способы пыток. Но мне быстро наскучило — насекомые не издают никаких звуков, когда их убиваешь, а мне хотелось усладить уши, если не криками, то хотя бы тихим писком, поэтому вскоре я перешёл на крыс, и развлекаться с ними оказалось куда интереснее. Выкалывать глаза, вспарывать брюхо, отрезать язык и другие части тела — и представлять на месте грызунов самых ненавистных мне людей, с которыми хотелось сделать тоже самое. Эта игра высвобождала ту часть меня, коей не было место в обычной жизни. Я чувствовал, будто воспаряю. Будто всё, что бурлит внутри моей души, вырывалось наружу.