19:48

4 глава

Леша и Таня уже полураздетые и все из себя запыхавшиеся. И пьяные. Я тоже. В плане пьяный. Я еще одетый и меня это не устраивает. А Кати все нет. Какого хрена она опаздывает настолько? Алкоголь только подогрел мое желание и я очень хочу этого. Мне сложно держаться спокойно. Леша и Таня уже на моей кровати. Забавно то, что Таня готова своими стонами поведать всему миру, чем она сейчас занимается, а Леша в своей привычной манере изредка пыхтит, как паровоз и все. Подхожу к столу. На нем стоит уже пустая бутылка шампанского и начатая бутылка коньяка. Пью его прямо из горла. Ох, знатная гадость. Морщусь. Горло горит. Но приходит еще большее расслабление. Еще глоток. И еще. И еще. О, да. Почему бы, пока Кати нет, не заняться кое-чем?
Подхожу к кровати и окликаю Лешу. Пара прерывается. Воу, они уже голые. Когда успели?
– Давай вдвоем ее? – говорю я Леше.
– Го, – отвечает Леша и занимает один край кровати. Так, чтоб я занял другой, и Таня была между нами. Хм, а у нее ничего такие формы.
Я уже изрядно пьян. Прямо. Да. Шатает так прикольно. На мне остались только спортивные штаны. Я сажусь на кровать и принимаюсь ласкать Таню, в то время как Леше она делает приятно. Мне горячо и хорошо. Вся комната пропиталась атмосферой похоти и стонов девушки. Кто б мог подумать, что такая скромная и правильная отличница способна так неистовствовать в моих объятиях. Звонок в дверь. Катя! Наконец-то пришла! Иду к двери так быстро, как могу.
– Ну привет, – говорю я, открыв дверь. Катя стоит в красном пуховике и кажется удивленной. Медленно заходит. Я порываюсь ее поцеловать, но она отстраняется.
– Так сразу?
Видимо, ее удивило, что я уже с голым торсом.
– А что? – отвечаю я, максимально выражая через голос свое желание, – зачем ждать хорошего, если можно получить сейчас? Проходи за мной.
Я отворачиваюсь от Кати и иду в свою комнату. Снимаю штаны и носки и сажусь на край кровати. Таня и Леша все так же на своем месте.
Входит Катя. На ней белый кардиган и джинсы.
– Давай, присоединяйся, – я подзываю ее жестом.
Так, что-то не то. У Кати глаза округлились от ужаса. Она отводит взгляд, снова смотрит на меня, уже со злостью, и покидает комнату. Почему? Бегу за ней. Я не хочу, чтоб она ушла.
– Что-то случилось?
Я подхожу к ней и пытаюсь вырвать у нее из рук ее пуховик. В ее глазах блестят слезы чистой ярости.
– Отвали!
Она толкает меня.
Резкая боль. Она отвесила мне пощечину.
Не думал, что меня что-то сможет так удивить, но сейчас я просто не знаю, что делать. Не самый лучший способ отрезвления. Катя одевается быстро. Даже не глядит на меня. Открывает входную дверь и уходит. И без драматического хлопанья дверью не обошлось. Ладно. Видно, у нее есть принципы, и перспектива групповушки ее оскорбила. Учту это. Если захочет со мной дальше общаться. Лучше б Аню пригласил. Хотя, ну нафиг. Она такая невозможная святоша, что все бы закончилось рвотой в тазик. А Катя…жаль, конечно, что нам не по пути. Она интересная, но просто как друг она меня не устраивает. Хотелось бы большего, но не вышло, но не вышло...
Катя игнорирует меня уже три дня. На театралке мы не особо когда-либо общались, ведь она предпочитает общаться примерно так ни с кем, поэтому никто ничего не замечает. Леша начал встречаться с Таней, и скоро, а именно ровно через неделю, в следующий четверг, у нас премьера литературного спектакля. Вообще Кате можно не приходить на репетиции наши, потому что она поздно к нам пришла и, следовательно, в спектакле не участвует. Но ей не терпится прийти посмотреть и бросить на меня парочку взглядов полных отвращения. Света меня тоже избегает. До сих пор. Я пытался с ней поговорить, но без толку. Кажется, Виолетта очень хочет повторить со мной, так что думаю ей предложить провести еще одну ночь. Только когда?
А тогда, когда Степанович завалит свой болтливый рот нахрен. Болтал все репетиции, а теперь скулит, что мы ничего не успеваем. Хотя, в его видении, наверняка он разъяренный лев, но он максимум тянет на обидевшегося инфантильного старичка с маразмом. Сегодня мы застряли на стихотворении Есенина «Черный человек». Серьезно? Давать такое стихотворение? Не каждый взрослый осилит. Бедный Ярослав стоит и вообще не понимает состояния, которого требует Степанович. Если б можно было сажать преподов по актерскому за выбор программы, то наш Говорун пошел бы за решетку в первых рядах. Самое неприятное, что мое стихотворение следующее. Еще и в зале репетируем. Сейчас начнутся беды с акустикой. Тут она настолько прекрасная, что голос можно сорвать. Хочу домой.
Я сижу на самом дальнем ряду вместе с Колей и Кириллом. Первый в своей манере пишет песню, второй в своей манере молчит. Так что разговаривать не с кем. Все ребята на передних рядах. Поближе к нашему великому мастеру. Ловлю себя на том, что все время окидываю взглядом черные шелковистые волосы на самом первом ряду. Катя. Чувствую себя, как маньяк, потому что наблюдать за кем-то и еще со спины, к тому же, это не очень-то и правильно.
Тут Степанович поднимается и начинает орать. Кто-то разозлил его своей болтовней.
– Идите все в коридор! И там стойте! Раз не умеете нормально слушать! Вы мешаете своему коллеге!
О, прекрасненько.
Все выходят. Мы с Колей и Кириллом тоже. Все равно сидеть в зале на репетиции это скука смертная. Тут я чувствую вибрацию в кармане джинсов. Кто-то звонит. Тетя. Странно. Это тот самый человек, от которого ожидаешь звонка только в свой день рождения. Ладно.
Я отхожу от болтающей компании театралов и принимаю вызов.
– Алло?
– Алло, привет, Миш…
Сердце будто упало. Голова похолодела. У тети голос звучит так…страшно. Да. Низкий подавленный голос.
– Что-то случилось? – спрашиваю я через паузу.
Я отворачиваюсь от компании, потому что этот разговор явно добром не кончится. Пожалуйста, только не родители.
– Твои родители умерли… Попали в аварию… Их не успели спасти…
Пауза.
– Миш?
Сглатываю ком.
– Скажи, что ты шутишь, пожалуйста.
Голос дрожит. Я не верю.
Пауза. Слышу на другом конце провода всхлипывание.
– Миша, их больше нет!
Рыдания тети.
Пиздец. Кажется, что мир перевернулся.
Я сбрасываю вызов и делаю беззвучный режим. Тетя будет звонить снова. А я разговаривать сейчас не хочу.
Ощущение, что я потерял все ощущения. Я как будто оглох, потому что не сразу слышу: «Холодов, иди репетировать». Машинально иду к двери.
– Что-то случилось?
Я не знаю, кто это сказал. Коля может быть.
Вхожу в зал. За мной еще кто-то. Иду на сцену. Встаю. Тихо. Эхом разносится: «Начинай!».
Родители. Их нет.
Они умерли.
Почему.
Как.
Слез нет. От этого еще больнее. Внутри все сжалось. Внутри груди будто что-то разорвалось. Мне очень больно. Мне что-то говорят, но я не слышу. Для меня все эти слова просто набор звуков. Родители умерли. Надо начать стихотворение. Никто не должен узнать. Я их не увижу. Больше. Никогда. Как начинается. Вы помните. Вы все. Папа и мама. Они все. Все для меня. И их нет. Не верю. Я будто под водой. Я сейчас на самом дне. Вода давит. Холодно. Солнца нет. Мрак. Хочется вдохнуть. Но я не могу. Наверху слышны голоса. Они очень отдаленные. Мне до них нет дела. И мне хочется оставаться здесь. Внизу. Но кажется, что меня что-то тянет наверх. Я не хочу. Я сопротивляюсь этой силе. Но я все равно всплываю. Свет становится ярче. Звуки громче и отчетливее. Вот-вот и мне ослепит солнечный свет, и оглушат все звуки мира. Это все обрушится на меня. И меня разорвет. Да. Уже совсем близко. И я на поверхности.
И я выныриваю.
Стою на сцене. Невольно щурюсь от света. Степанович орет.
– Почему ты не помнишь текста?! Почему ты молчишь? У нас премьера ровно через семь дней! Ты что, хочешь все нам сорвать?! Да я просто сниму твое стихотворение из спектакля и все! Дело с концом! Ты можешь уже начать или нет?!
Я смотрю на него. Потом в зал. Там сидит половина нашей группы. У всех лица озабоченные. Почему вы так волнуетесь? Я вот держусь, хотя теперь я сирота. И что? И что?
Мама и папа…
Их больше нет.
Слезы накатывают.
Степанович продолжает орать.
Коля что-то прочитал в телефоне и сидит теперь уже мрачный.
– Иван Степанович, у него родители погибли, – неожиданно говорит он.
– Мне все равно, что у него там! – кричит Степанович и обрывается. Повисает тишина. У Степановича гнев сменяется растерянностью. У всех шок.
Сволочь.
– Да пошли вы все к черту! – ору я. Все тело трясет. Рыдания сдавили мне горло до боли.
Я бегу из зала. У самой двери сталкиваюсь с Максом. Он усмехается.
– Че такой обреванный? Мать что-ли сдохла?
Ах ты ж мразь!
Я бью ему по лицу. И продолжаю бить ногами. Он лежит. Пусть он умрет. Я готов убить любого, лишь бы весть о смерти мамы и папы оказались ложью. Кто-то меня пытается оттащить. Я бью и этого человека. Вася. Ну и плевать! Мне на всех плевать!
Нет. Родители не мертвы! Окажусь я дома, и они там будут. Все будет, как обычно. Боже! Пожалуйста! Пусть это будет неправдой. Я готов на что угодно! Такого не могло произойти.
На улице пытаюсь позвонить маме.
Абонент недоступен.
Папе.
Абонент недоступен.
Черт.
Ладно. Это ничего не значит. Они дома.
Открываю дверь в квартиру. Слезы. Все плывет. Темно. Включаю свет.
– Мааааам! Паааааап!
Жду. Нет ответа.
Снимаю обувь. Куртку.
Прохожу по всем комнатам.
Тишина и одиночество.
Их нет.
В телефоне 13 пропущенных и смс-ка от тети. Приехать в какую-то больницу?! Смысл?!
Они умерли! Умерли! Умерли.
Лежу на полу в своей комнате. Голове больно. Я даже не заметил, что я ею бьюсь об пол. Все тело болит. Сердце разрывается. Больно. Слезы выжигают кожу на лице.
Уведомление.
«Знаешь, я считаю, что смерть твоих родителей это наказание за то, что ты сделал со мной и как ты жил. Ты этого всего заслужил. Твоим родителям повезло, что они умерли раньше, чем узнали, какой ты мерзкий и гнилой человек. Еще и Макса побил. Неадекват!»
И это пишет Катя.
Мгновение и телефон разбит об стену. И стул. И монитор. И стол. И полки. Все разрушено. По рукам течет кровь. Лучше бы я умер! Почему они, а не я?! Боже. Почему. Они. А не я. Как я дальше буду без них! У меня нет будущего без них. Как я буду жить?! Разбиваю все. Их больше нет. Какой смысл. Я гнида. Я должен был умереть. Я. А не они.
Время 19:48.
Я на балконе.
Холодно.
Как физически, так и внутренне.
Я перевешиваюсь.
Все быстро кружится. Я падаю. Темнота.