Один в поле.

5.

М. ушла к себе собираться. Латенту не оставалось ничего иного, как последовать её примеру, но неведомая сила внезапно остановила его на пороге собственной комнаты.

«Да, сначала будет лучше навестить А.,» — пронеслась мысль в его мозгу.

Он, предварительно тихонько постучавшись, отворил дверь и закрался в комнату.

Окна расшторены, кровать заправлена, будто на ней никто не почивал. Латент подлетел к гардеробу и распахнул его.

Пусто. Ни единого следа, говорившего о пребывании здесь А.

«Не может быть!» — про себя воскликнул Латент и стал метаться по комнате, то и дело выпотрашивая ящики комода и прикроватной тумбочки.

Он снова ощущал себя брошенным и одиноким. Тем жалким червяком без рода и имени, которым был когда-то давно, до встречи с А. Он изменил его, сделал тем, кто он есть и сейчас.

Задыхаясь, дрожащими руками Латент срывал одеяло с кровати и, вспрыгнув на неё, стал обнюхивать подушки. Его глаза заволокли слёзы, когда он ощутил тонкий, едва уловимый аромат его волос.

«Где же ты! Где же ты! Где же ты!» — шептали его губы.

Весь мир в секунду сжался до точки и ничего не осталось. Только чернота во все стороны бесконечная, плотная как морская вода. Он видел себя, свернувшегося в комочек, спящего сном младенца. Слышал звонкий голос, задорным ручейком размывавший тяжелую тишину.
Он отдал бы все, чтобы сейчас же услышать его наяву.

А. дал ему новое имя, а с ним — новую жизнь.
Он видит, как то существо, лишившееся всего, что имело, тянется к нему и жадно обнимает тонкими руками.

«Не трожь его, не трожь!» — мысленно кричал он.
Но было слишком поздно. Оно больше не принадлежало себе.

Латент был готов возненавидеть А., так любяще прижимавшего к груди то нечто, чем он когда-то был. Он нуждался в этих объятиях и сейчас, как гордость в самоудовлетворении, как алчность в насыщении.

Единожды ощутив его тепло, он мгновенно стал от него зависим. Это были честные ласки, поцелуи без подоплеки и надежд на большее, А. любил его и делал это совершенно инстинктивно.

Всего этого вполне хватило, чтобы полностью пленить его, навсегда сделать своим рабом.
Латент тут же ощутил странный укол совести, вспомнив, как в припадке истерии насмехался над другим беднягой, в сущности таким же как и он. Во время своего душещипательного рассказа о покушении, он упустил одну маленькую деталь, которую ясно видел теперь. Конечно, слов Джеймса, сказанных ему тогда, он не помнил, но помнил их содержание, что не удивительно, ведь это был сущий абсурд.