золотая молодежь

PART4: 01:30am

— Ну, малыш, успокойся, — альфа средних лет поглаживает хныкающего рядом омегу по голове и шепчет успокаивающие слова.
      — Я запутался, — всхлипывает младший.
      — Давай, рассказывай, что случилось? — спрашивает старший Пак, лучше накрывая своё дитя тёплым клетчатым пледом.
      — Юнги узнал, что мы истинные, — начинает Чимин, — и я понятия не имею, что он теперь собирается делать.

      — Как он узнал? — альфа целует сына в макушку, и Чимин обо всём ему рассказывает, не утаив и неудачный опыт с сигаретой, и то, что губы Юнги на вкус напоминают дорогое вино, и Чимин клянётся, что этот сорт самый элитный и благородный из всех.
      — Ему это не нужно, — всхлипывает омега, уткнувшись в плечо отца, — а я не хочу реветь. Тем более из-за такого, как он.
      — Почему ты думаешь, что ему это не нужно? — спрашивает старший Пак, прижимая к себе младшего. — Он же поцеловал тебя.
      — Это ничего не значит, — тихо произносит Чимин, успокоившись и подумав над ответом минуту другую.
      — Ты ведь сам говорил, что он никого никогда не целует, разве не так? — шепчет альфа.
      — Я свечку не держал, отец. Это могли быть всего лишь слухи, — и омега больше не знает, что сказать: он сам загнал себя в угол. — И я не люблю его.
      — Не любишь или не хочешь признаться, что любишь? — переспрашивает старший, а Чимину снова гадко от самого себя.
      — Не могу.
      — Всё ты можешь, малыш, — успокаивает отец, — просто возраст такой: альфы всегда в душе остаются детьми, вот и хотят ещё погулять, ты ведь понимаешь.
      Чимин кивает, ластясь к старшему, а тот посмеивается и сильнее прижимает сына к себе, говоря, какой же он у него глупыш, пока младший не засыпает в родных руках, таких немного грубых, но очень тёплых.
      Чимин всегда любил отца, любит и сейчас, души в нём не чает, честно признаёт, что он у него на вес пейнита. Альфа не ругает, лишь объясняет, помогает и направляет. Чимин благодарен за самую лучшую поддержку: сотни кружек горячего чая в холодные зимние вечера за городом; старые, потрепанные временем, но до жути интересные книги, тот самый плед и тепло у камина, но исходящее от сердца и отца, и самого Чимина.

      Младший Пак спит не так долго не потому, что диван в гостиной, каким бы он ни был удобным, всё же не подходит на роль мягкой и тёплой кровати; не потому, что отец ушел на кухню что-то готовить, поддавшись ночному вдохновению; не потому, что камин рядом трещит чересчур приятно, а потому, что лежащий на туалетном столике смартфон неприятно вибрирует на стекле, разрезая темноту своим светом. На дисплее неизвестный номер, и Чимин не может сказать, что любит подобные новые открытия, но он поднимает, чуть не падает с дивана в попытках быстрее ответить, догадываясь, кто звонит.
      — Да?
      «Через полтора часа я буду ждать тебя возле башни, в которой ты живёшь», — хрипит знакомый голос.
      — И что?
      «Ты должен быть внизу к тому моменту», — поясняет альфа.
      — С чего бы это? — откидывая плед, омега встаёт, ловя на том конце провода раздражённый вздох.
      «Время пошло», — вызов сбрасывают, а Чимин взглядом цепляется за время, прежде чем дисплей потухнет. Ровно двенадцать часов ночи.
      «С чего бы это мне ехать на встречу с ним?» — проносится в голове омеги, пока он ищет ключи от машины.
      «Так поздно? Я, вообще-то, сплю», — мысленно возмущается Чимин, накидывая на себя куртку.
      — Ты куда? — удивляется старший Пак, выглядывая из кухни.
      — Я… — запинается младший, — домой.
      А отец улыбается и всем своим видом показывает, что не верит, потому что своего сына знает слишком хорошо.
      — Он звонил только что, — признаётся Чимин, опустив руки, — сказал, что через полтора часа будет ждать меня.
      Альфа расплывается в довольной улыбке, кивает, желает удачи и напоследок просит:
      — Ты, всё-таки, попытайся признаться хотя бы самому себе.
      — Это будет больно, — грустно заверяет Чимин.
      — Не попробуешь – не узнаешь.
      Омега покидает родительский дом и думает сильно не спешить, что совершенно не выходит: он наспех заводит иномарку и уже через двадцать минут быстрым шагом проходит мимо всё тех же сонных омег у стойки, лишь кивнув в знак приветствия.
      Ладно, он переживает, да. Даже слишком сильно, и особенно заметно это становится, когда парень не может понять, какие именно ему джинсы лучше надеть сейчас, хотя они все похожи, и зачем ему вообще переодеваться?
      Чимин звонит Тэхёну, забыв про время, и немного пугается лица, подсвеченного в темноте лишь дисплеем, когда на вызов отвечают, хмурясь, недовольно пыхтя и ничего не понимая.
      — Чего тебе надо от меня в такое время? — бурчит Ким почти разборчиво.
      — Помоги мне,  — спешно произносит Чимин, мечась по комнате.
      Младший молчит, ещё осознаёт, что от него хотят, всё так же недовольно дуя губки, походя на взъерошенного совёнка.
      — Ты придурок или да? — тихо продолжает возмущаться Тэхён, пока не в силах говорить громче. — Ты время видел? Иди спи.
      Чимин игнорирует слова друга, только крутится перед камерой, чтобы тот лучше мог его рассмотреть.
      — Жопа зачётная, — заключает Ким, вздыхая, но после продолжает возмущения, пока Чимин в благодарность улыбается и снова пропадает с поля зрения.
      — Ты куда собрался? — интересуется Тэхён, отвлекаясь от собственных проклятий в адрес друга.
      — Не так важно, — глухо отвечает старший, натягивая светлый свитер.
      — В смысле «не так важно»? А ты не прихуел? Давай рассказывай, из-за какой херни ты меня разбудил?
      — Потом, — спешно отвечает Чимин и снова устало вздыхает, пытаясь понять, достаточно ли он собрался, чтобы покинуть квартиру, и поправляя свои волосы.
      — Ой-ой, посмотрите, как нализывается, — подкалывает Тэхён, а Чимин цокает на него, но руки от себя убирает, словно вспоминая, что должен быть холодным.