Рождественская месть

Заморозки

Чонгука трудно назвать оптимистом, но иногда он, и правда, думал, что достиг такого большого успеха благодаря своему паршивому прошлому, которое его хорошенько потрепало в школьные годы. Даже интересно, кем бы он вырос, не будь этого сокрушительного удара в сердце, который и стал причиной крутых перемен.

О, это очень занимательная история, кстати. Можно не устраиваться поудобней и не брать вкусняшку — она не слишком долгая.

Так вот, ему было шестнадцать, когда самый замечательный, самый красивый и самый любимый до боли в сердце парень отшил его, как последнее ничтожество на земле, оставив вместе с прощальным поцелуем кровоточащую сквозную рану в груди. Да, Ким Тэхён, как и положено всем красавцам, занимал первые ряды в рейтинге крутых секси-парней и вряд ли бы посмотрел на такого, как Чонгук: пухлощёкого коротышку-ботана с брекетами на зубах и очках в толстой оправе. Но ведь тогда Чонгук об этом даже не задумывался. До того момента у него и особых комплексов по поводу внешности не было.

Что думает Чонгук спустя десять лет? Оно того стоило. Хотя бы потому, что этот вселенский провал стал началом его взлёта. Он правильно сделал, что свалил, как только в руках оказался аттестат. Но на самом деле ему просто не оставалось ничего другого, кроме как делать ноги, потому что юношеский максимализм требовал то ли сброситься с крыши, то ли повеситься на ближайшей люстре.

Вот так он оказался далеко за горизонтом, бросив родной дом, маму с папой, кота и собакена, чтобы больше никогда не встречать тех самых глаз, которые причинили самую большую в мире боль.

Благодаря хорошей успеваемости и отметкам поступил на бюджет в крутую академию на связанную с мозговым штурмом специальность, а там и должность в престижной компании не заставила себя ждать — сразу после выпуска его с руками и ногами забрала к себе фирма с именем мирового масштаба. Хорошая зарплата, отличное рабочее место, приятный коллектив — некоторые люди о таком только мечтать могут, но Чонгук достиг всего этого без конкретной на то цели. Он просто хотел жить.

Жить дальше.

Боже, это же такой идиотизм, подумает любой. И Чонгук, честно говоря, тоже так думает. Думает и думает, сидя на удобном светлом кресле перед электрическим камином, попивая из высокого бокала качественное вино и поглядывая за панорамные окна квартиры, за которыми город как на ладони — романтика одинокого человека.

То, что новая жизнь приняла Чонгука радушно, — это факт. Кто-то же должен был оценить по достоинству его титанические усилия. Все свои силы, боль и страдания он вкладывал в дело, чтобы разрушающие мысли не убивали его перед сном. Урабатывался так, что откидывался на кровати и засыпал без задних ног. А прошлое осталось в прошлом, изредка напоминая о себе во время праздничных выходных, когда коллеги спешили домой к детям, любимым мужьям и жёнам, родителям или, в конце концов, родным братьям или сёстрам... Чонгук же никуда не спешил. Дома его ждала разве что запрограммированная на утренний кофе машина. Дни безработицы он ненавидел особенно сильно по очевидным на то причинам. Мысли, мысли, мысли, которые некому было озвучить и сбросить тяжкий груз.

Первый год с момента переезда было невыносимо, но уже на второй стало полегче. Лекарство под названием расстояние и время действовали хоть и медленно, но эффективно. Ким Тэхён больше не казался таким ядовитым веществом в крови. Свободный воздух новой жизни немного выводил эту отраву из организма.

Ему понадобилось целых десять лет, чтобы забыть. И Тэхёна, и чувства к нему. То, что травило с утра до ночи сутки напролёт. То, что отбирало вкус жизни, мешало смотреть в будущее, строить планы на завтра. То, что убивало день за днём. Но он упёрто шёл вперед, не разрешая себе унывать. Когда ему не хотелось вставать с постели из-за хандры — он поднимался и отправлялся на пробежку. Когда не мог заснуть от одолевающих разум мыслей — заставлял себя отжиматься от пола до тех пор, пока не темнело в глазах. Он держался, как мог и умел, и, в конце концов, получил свою награду. Большой Сеул стал родным домом, его стены окрепли и больше не пропускали внутрь болезненный дух прошлого.

Но в преддверии Рождества пришлось опуститься с небес на землю — звонок от мамы поздней ночью и её дрожащий голос дали понять, что дела плохи. У папы случился инсульт. И у Чонгука в тот момент, кажись, тоже.

Страх, растерянность и выпад в прострацию сопровождали его весь экстренный путь домой. Он сходил с ума от волнения, хоть и на утро мама заверила по телефону, что всё обошлось и папе больше ничего не угрожает. Но для Чонгука не обошлось. Чувство вины затопило всего без остатка. За всё время он навещал родных от силы пять или шесть раз, и в основном этот отпуск длился всего лишь день-два. Чонгук мог остаться подольше, но, во-первых, он не хотел отставать на работе, а во-вторых... раны ещё не зажили. Страх увидеть Тэхёна был равносилен смертельному выстрелу в сердце. Он так долго боролся с болью, так сильно подавлял свою любовь, что был уверен — новой порции он попросту не выдержит. И поэтому всякий раз, как оказывался дома, зашторивал окна, закрывал на замок сердце и лишний раз не смотрел по сторонам. Любые упоминания о первой самой сильной любви — табу, и родителям пришлось смириться с таким раскладом.

Во всём виноват Тэхён, понял Чонгук. Из-за него он лишился дома и отдалился от близких. Убегать и спасаться пришлось именно ему, а не Тэхёну. Уставший разум больше не находил других аргументов. И, наверное, в этот момент он почувствовал самую большую ненависть к нему.

Мама из больницы не выходила, так что Чонгук отправился прямиком туда, оставив вещи в камере хранения. Сердце готово было выскочить из груди, когда он пробирался по украшенным к Рождеству больничным коридорам. Он резко выпадал из картины своим непревзойдённым контрастом: внушительным ростом, идеально сидящем на стройной фигуре чёрным пальто с раскуроченным на шее шарфом, раскрасневшимися щеками и протестующее поднявшимся волосам. Но взгляд — это отельная тема. Он был таким серьёзным и взвинченным, что персонал и пациенты сами соскакивали с пути, не желая быть свергнутыми внезапно обрушившемуся торнадо.

Женщину в приёмном отделении он знал хорошо — мамина знакомая, их соседка, но та подозрительно покосилась на Чонгука только после того, как он назвал имя отца. Удивление в её взгляде можно было прощупать — как же сильно она ошалела, наконец, поняв, кто перед ней. И не странно, ведь всё, что осталось от подростка-неудачника десятилетней давности — только чернющие глаза, которые притягивали к себе так сильно, что не было возможности отвернуться.

А потом он увидел в конце коридора маму, и весь обомлел, едва сдерживая рвущиеся наружу слёзы. Они были родом из детства.

Десять лет. Он прятался десять долгих лет, борясь с дурацкой, ничтожной, ничего не стоящей любовью, вместо того, чтобы думать о родителях, которые старели день за днём, месяц за месяцем, год за годом...

Глупый.