Злые глаза, злые сердца

giselle.

Что до Дженни?

Дженни спокойна.

— И... раз...

Вдруг глаза Лалисы Манобан как-то странно загорелись, вздрогнули с таким очарованием, которое давно не примеряли на себя её собственные глаза. Лалиса смотрела на дверь из зала и вдруг мягким своим голосом произнесла:

— Хореограф Ким, прошу, можно выйти на минутку?

Дженни тверда.

— Лалиса, у тебя самолёт в Париж уже через три дня. Жизель должна быть идеально исполнена. Эта минутка может стоить тебе спектакля.

Но юная Манобан настолько привлекательна и миловидна, что даже глаза закатывает с особым обаянием.

— Эта минутка позволит Жизель вспомнить, что значит влюбиться.

— Жизель не влюблена. Она обманута.

Чеён пришла к ней на репетицию сама того не ожидая. Вероятно, то было желание вновь унизить саму себя, наблюдая за везением, за успехами этой иностранки. Они, вроде как, подруги или даже чуть больше. Пак безразлично, а Манобан тает от одного её вида. И для Чеён то не приятное чувство любви, то доказательство её власти над кем-то. И ей это льстило.

— Ma rose, ты пришла поддержать меня? — улыбка Лисы красивая, как её душа, любовь её правдивая настолько, насколько ложно счастье Пак Чеён.

— Ясное дело, Лиса. Мне знакомо, как хореограф Ким строга и требовательна.

— Ну, мне кажется, она очень даже милая?

— Поражаюсь. Даже жестокая Ким Дженни попала под твоё влияние.

Лалиса засмеялась, а после быстро поздоровалась с проходящей солисткой.

— Добрый день, солистка Ким. Как всегда замечательно выглядите.

Джису бросила на них короткий взгляд, холодный и даже немного презренный. Не задержала его на Чеён, проходя в зал, и сгнившие розы Монтекки впились в голову Пак.

Лиса шептала что-то о стати солистки Ким, об особенности её личности и восторгалась изящным ароматом розовых духов.

Но Чеён никогда не говорила Лалисе, что ненавидит розы.

— Моя шаль. Я забыла её здесь сегодня, — сказала Джису уверенным голосом, едва зайдя в просторное помещение. Дженни встретила её взгляд с усмешкой, аккуратно снимая накидку строгого хореографа.

— Забыли? Наверное, что-то увлекло Вас, не так ли?

— У солистки национального театра много забот.

— Наверное, зашёл директор, и вы обо всём позабыли. У Вас ведь такое случается, когда заходят разные директора? Вы так забыли слово «достоинство», насколько я помню.

— Смешно слышать слово «достоинство» от посредственного педагога.

— Учитывая количество ваших забот, солистка Ким, мне приятно знать, что вы нашли время дать оценку моим способностям.

Джису нахмурила тонкие брови, дёрнула костлявыми плечами и прошла к станку у конца стены. Чёрная шаль мёртвым лебедем висела на станке.

Лалиса вдруг озарилась сладким смехом, тронувшем не только пустую танцевальную комнату, но и сердца в нём. Одно разбитое, но чёрствое сердце Дженни Ким, другое злое, но обвитое розовыми шипами сердце Пак Чеён.

Не тронул смех только сердце Ким Джису, ведь его просто не существовало. Оно всегда было в ней лишним; в груди её образовалась могила из сухих магнолий. Смех прошёл сквозь одинокую могилу, коснулся глаз, злых и жестоких, что ненавидели смех и любые его задатки.

— Недолго смеяться вашей Жизель, хореограф Ким.

— Лалиса не будет обманута лживым принцем.

— О нет, никаких принцев. Она уже обманута коварной вилиссой.

— Вы ошибаетесь, солистка Ким. Чеён не самая честная девушка, но вряд ли пойдёт на подлость, особенно перед таким событием. Она довольно труслива.

Джису не ответила, не желая ненароком предостеречь кого-то. Лицо этой вилиссы казалось ей знакомым, но слишком уж много виллис Ким Джису успела повидать, чтобы ещё и запоминать каждую. Только вот в голове отчего-то всплыли жёлтые цветы.

В проёме появилась запыхавшаяся молодая артистка. Зал начал тонуть в сладком аромате.

— Ой! — артистка покраснела, аккуратно держа стаканчик в руках. Посмотрела сначала на хореографа, затем на солистку Ким и смущённо пролепетала: — Солистка Ким, карамельный латте, ваш любимый, как вы просили!

Дженни едва заметно улыбнулась и прикрыла глаза. А знала ли Джису, что сегодня в семь вечера будут показывать «Привидение»?

Вряд ли. Джису сама похожа на привидение.

Злобно сверкнув глазами в сторону артистки, Джису вышла прочь из зала, прогнорировав «посыльную», которая прошептала что-то виновато и побежала за ней. Чеён проводила солистку странным взглядом.

Грустным.

Но с напускной добротой, что точно веером прикрыла истинный лик, сказала:

— Ну же, иди скорее, репетируй... моя Лиса.