Утром возле кровати стояла корзина мандаринов. Больших и пахнущих.
«Как хорошо, что я спал, когда они здесь были.»
Среди мандаринов скрывалось письмо на твёрдом картоне.
《Сынок, прости нас за всё, мы с папой тебя очень любим и будем любить до последней секунды нашей жизни.
Не забывай про нас на твоей поляне. Пусть там тебе будет лучше, чем здесь.
С бескрайней любовью,
Твои родители.》
В нескольких местах верхний слой картона покрылся волнами от крупных, размером с монету, капель слёз.
Он перевернул письмо и взялся за оставленный однажды и навсегда зелёный карандаш в вазе. Наточенного грифеля хватило ровно до точки.
«Есть ли смысл теперь медлить? Я и так уже выгляжу, как мертвец» - кожа и правда побледнела за последние дни и теперь неестественно открывала взору даже копиляры.
Сердце запрыгало от этой мысли, в горле появилась кислость предвкушения. Его заколотило. Страшно? Нет. Непонятно. Он судорожно оглядел цветные стены, стараясь напоследок впечатать в память каждую мелочь: птиц, цветы, буквы, звёзды в млечном пути и большие узорчатые планеты, окольцованные ледяными ободками. Ещё раз перечитал письмо, посмотрел на лютики. В висках ритмично пульсировало, обдавая жаром, по губам опять потекли ручейки с металлическим привкусом, но он уже не замечал их. Надо было торопиться.
Лютики ожидающе пламенели, похожие на галлюцинации, висели вне плоскости стены и магнитом тянули к себе за солнечное сплетение. Время пришло и в голове опять ураган мыслей, бессвязные строчки и отрывки реплик громыхали в барабанных перепонках, искажаясь поникующим мозгом до игольчатых интонаций и рвущих внутренности тонов. Но он непоколебимо шёл к цветам, уже протянув скованную припадочной судорогой руку.
И вот - мгновение...он поглощен без опции возврата. Лишь доли секунды после касания хватило, чтоб цветы со скоростью света пустили корни по венам, напитались отравленной медикаментами кровью и разлились по сухой серой и тонкой, как крылья бабочки, коже синими разводами. На запястьях расцвели лютики - прорезались сквозь незаживающие раны от игл. Руки горели, дышать было нечем, рёбра сжимали лёгкие, словно тиски, челюсть сковало, и крик подступал к горлу, но не мог вырваться из сдавленной груди, а слёзы катались градом, разъедая кожу лица, будто кислота. Такие большие, ими кажется можно было наполнить ванну. Он согнулся в бесконтрольном спазме, кости ломало, сворачивало; колени, не способные больше держать тело, чуть было не выбило и он сполз по стенке, царапая ногтями цветные узоры. Он больше не дышал, только плакал. Последнее, что видел - розу. Красную смазанную розу и «Сонхун» неровно выведенное на стене. Он улыбнулся розе. Последний раз улыбнулся...
ВЫ ЧИТАЕТЕ
- Я тебе лютики нарисовал...
Teen FictionОн чуть было не плакал от разрывающей грудь тяги обнять этого мальчика и никогда больше не отпускать. Можно и умереть так, прикоснувшись к его маленькой, но такой горячей ладони.
