Уроки Ницше

10. Гражданская война

«Вся жизнь есть спор о вкусах и привкусах». 

— Фридрих Ницше

Гермиона сквозь пар вгляделась в свое отражение в зеркале — мутное, исполосованное конденсацией и делавшее контуры ее тела размытыми и нечеткими. Она видела лишь бледное пятно, слегка порозовевшее от горячей воды, и поймала себя на мысли, что это ей куда предпочтительнее, чем альтернативная версия, которую она увидит, как только пар и влага испарятся из ее ванной. В туманном мире вдали от всего остального, где свет приглушался мутным паром, а резкие линии становились мягче, она могла забыть и вспомнить то, что ей хотелось.

Гермиона давно решила, что не верит в Бога. В начале войны, когда стали поступать первые сообщения о пытках и убийствах невинных людей, когда время, казалось, застывало от боли при упоминании очередного трагически погибшего героя, который вовсе и не был героем, она засомневалась, на одну бессонную ночь застряв между привычкой, злостью и решимостью. Утром, поднявшись с постели, она решила не растрачивать свою преданность на Бога, который мог допускать такие вещи. Она не хотела верить в существование чего-то столь жестокого, что без вмешательства терпело чудовищ, о которых они слышали каждый день.

А потом ушла и ее невиновность. 

 Она в принципе никогда не была особо религиозной. Ее родители были одними из тех пресвитериан, которые каждые несколько месяцев совершали долгий путь до соседней церкви. Но до той бессонной ночи она никогда не сомневалась в существовании бога. Со времен войны многое изменилось. 

 Гермиона пристально вгляделась в свое отражение.

___________________________

Она натянула мягкие фланелевые штаны и растянутую футболку, и тогда воспоминания вернулись. Она села на кровать и обхватила голову руками; с ее влажных волос прямо на лицо закапала вода. 

  Ничего. На какую-то секунду — блаженное ничего. Она поприветствовала его и позволила проникнуть внутрь. 

Высвободить. 

А потом перед глазами замелькали вспышки, и ее чувства обострились. 

  Он не был нежен, и ей пришлось перегнуться через весь стол, чтобы ему было удобно. Слезы на ее лице стали его слезами, и в какой-то момент никто из них не знал, кто на самом деле был сломлен.