Уроки Ницше

13. Белое и красное

«Мы любим жизнь — не потому, что мы привыкли жить, а потому, что мы привыкли любить». 

— Фридрих Ницше

Было что-то нечитаемое в его глазах, когда он и взял ее под локоть и повел в просторную гостиную через весь коридор. Она села в кресло из конского волоса, обитое скользящей тканью, а он остановился у пустого камина вдалеке от нее. Она не могла придумать, что бы ей сказать; ее тело по-прежнему было сковано тем странным ощущением неустойчивости, которое стало результатом обморока и недель минимального количества сна и еды.

 Казалось, он ждал, пока что-нибудь случится — ждал какого-нибудь катализатора, который ускорит процесс, и тогда все произойдет само собой. Она попросила стакан воды, и он налил немного из хрустального графина, что стоял на столе рядом с ней. Вода холодком поползла вниз по ее горлу, успокаивая настолько, что она смогла довериться своему голосу:

— Драко, что...

Он пронзил ее взглядом, требующим тишины, и уставился в черноту камина. Минуты шли, и, наконец, она набросила сумку себе на плечо и встала, чтобы уйти.

— Я не часто это делаю, — вдруг раздался его голос; он был глух и лишен выражения, но она все равно его услышала, потому что все прочие звуки в комнате совершенно стихли. Она остановилась и села обратно. Тогда он, как ей показалось, взял себя в руки — расправил плечи и повернул голову в ее сторону. Это непонятное выражение все еще мерцало где-то в глубине его глаз. Она сложила руки на коленях, чувствуя, что они становятся горячими и липкими как у больной.

— Видишь ли, все началось в тот день, когда я увидел твои слезы, — сказал он, наконец, и Гермиона уставилась на него в удивлении, как бы спрашивая, что означает это «все». Но на самом примитивном уровне она понимала, и этого было достаточно.

— Думаю, я это поняла, — прошептала она, но он поднял руку, как если бы физически мог прервать поток ее слов. Она замолкла, и он продолжил.

Он был открыт, честен и беззащитен, и она лишь теперь понимала, почему. Все, что делало его тем мальчиком, которого она знала со школы, ушло или преобразилось. Не было ни сарказма, ни отвратительной ухмылки.

 И тогда она вдруг распознала то, что пряталось на дне его глаз — то единственное, что крылось за непроницаемым, спокойным выражением на его лице. Это было негодование.