Перемены жизни...

Дурная кровь

 Астрид зашла в дом. Её встретила одинокая темнота гостиной, всё как обычно. Но сейчас все как-то омерзительно, холодно и пусто. Прямо как тогда, когда не стало мамы. Хофферсон едва хлопнув дверью сильно прижалась спиной к дереву, и наконец, когда осталась абсолютно сама, она расплакалась. Громко и не опасаясь никого, слезы обжигали щеки, скользя маленькими дорожками, она так сильно жмурилась и терла глаза, что растерла небольшие, аккуратные стрелки с которыми была целый день. Всхлип за всхлипом, пальцы в волосах, что оттягивают их от корня, частые глотки воздуха — ничего не помогало. Она до синяка на предплечье щипала себя, каждый раз сильнее, стараясь проснуться от кошмара. В голове постоянно рассказ агента, слова генерала Пака, выстрел. Как только хватило смелости не сломаться при всех, ей до си пор не ясно.

Казалось бы, что в её ситуации, нужно радоваться, отца, которого до сегодняшнего дня блондинка считала умершим — жив, близкий человек, прекрасный мужчина, пример для подражания, единственный родитель... Только всё вышеупомянутое осталось где-то там далеко в прошлом, до ухода в армию. Всю радость очерняла его репутация: дизертир, который загубил десятки людей, самый разыскиваемый военными и федералами мужчина, ученый-псих и никудышный отец, который бросил свою жену и несовершеннолетнюю дочь на «гибель» собственным долгам и кредитам.

Хофферсон вспоминала, как ей удавалось с ним вступать в рукопашный бой, и как этот человек хладнокровно наносил ей удары, приставлял нож к горлу, угрожал. Сайлас не знает, что она — его дочь. Даже не подозревает, скорее всего. Тот человек, которого Астрид звала папой, и тот с кем она сошлась в недавней стычке — разные люди.

Хофферсон долго смотрела в одну точку, не чувствуя соленых слез на щеках. Она помнит тот день, когда была сделана последняя фотография, когда вся семья была вместе, счастливая и беззаботная. Девушка задрожала, сжимая ладонями плечи.

— Ненавижу! — со всех сил кричит она во тьму, смотрит в пустой коридор и словно ожидает, что оттуда вылезут черти, которые убедят её в безумстве, в том, что она просто потеряла рассудок и все это неправда. Но они почему-то не спешат показываться, словно их и вовсе нет.

Блондинка медленно встала и прихрамывая, направилась к серванту в зале, достала семейный альбом, а оттуда вытянула портретные фото Сайлоса. Вспоминая, свои детски годы, улыбаться сейчас, не хочется вовсе. Он обманывал и тогда, он за спинами родных создавал что-то безумное, продавал страшным людям и не известно, сколько бед его творения причинили миру. Хофферсон чувствует, как ответсвенность за все его поступки ложатся на плечи, раздавливают полностью, ломают каждую косточку, убивают каждую клеточку, не оставляя от светлой памяти ни единой улыбки. Беспощадно. Фото плывет перед глазами, слезы с новой силой текут по щекам, а зубы крепко сжимаются, так, словно еще немного и в порошок сотрутся.