Кристофер - новообращённый ангел, который часто сует нос туда, куда не надо. «Любопытство кошку сгубило» - вот что характеризует его. Он попался в сети любви и теперь не знает, как покинуть этот плен. Да и нужно ли?
Хартманн - падший ангел, недавно...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Счастьем забьëтся душа,
Влюблëнно застучит, загремит,
Нарушая запреты, греша...
И вдребезги о тысячу плит
Разобьëтся, не смея дышать.
***
Хартманн сидел за столом в своей комнате, поглядывая на окно, из которого просачивался алый свет, никогда не исчезающий. В Аду было, ой, как сложно определить время суток из-за этого причудливо красивого неба, которое совершенно не меняло ни оттенков, ни самих красок. Впрочем, для этого для всего Ада и были установлены огромные высокие часы-башенка — пожалуй, одно из самых уникальных проявлений архитектуры здесь. Их было видно с любого уголка, с любого окна, и с любой высоты — настолько с невероятно точным расчëтом они были сделаны. Вот и сейчас Хартманн наблюдал за тем, как тонкая стрелка, обозначающая секунды, практически прыгала по выгравированным чëрным элегантным цифрам, минутная двигалась спокойным и размеренным шагом, а жирная и самая маленькая часовая, можно сказать, ковыляла, как какой-нибудь старик.
Сейчас было утро, если верить данным часам, состоящим из чëрного кирпича со странной красной штукатуркой между ними и имеющим треугольную крышу, вокруг которой скульптуры змей, похожих на гадюк, кружили, создавая некое подобие спирали.
Хартманн вздохнул, потирая затылок блондинистых волос. Неужели они с Конни так долго сидели в том баре? Всю ночь ведь, выходит. Но как же так? Им бы, наверняка, наскучило там за такое большое количество времени. Или Хартманн так долго и нудно ныл?
Нет, бред какой-то.
Демон потëр переносицу, сидя за столом и наклонившись над клочком бумаги. Перьевая ручка в его руке дрожала, маленький сгусток чернил стекал по кончику, капая на тëмное дерево. Похмелье медленно приходило к нему, очень мучительно и болезненно застилая всё дымкой в голове, путая мысли, слова и предложения, которые Харт хотел выразить на бумаге, но самое ужасное свойство алкоголя наступало, давя на виски, на руки, на ноги, на грудную клетку. Тело и голова отказывали, не давая Харту не только желаемого, но и как бы наказывая его порцией ноющей колющей боли, от которой хотелось лишь лежать и смотреть на потолок в ожидании того, как сон заберёт его усталость, сделав так, будто её и не было.
