Лалиса Манобан считала себя самой что ни на есть обыкновенной девушкой до одного момента: переезда в Южную Корею. Тогда, в старших классах, весь мир был дико удивительным, открытым для разговоров, новых людей и всего остального, что так нравится старшеклассникам. Одноклассник, Чон Чонгук, проявлял внимание, и это настолько было приятно, что девушка подумала, что для неё — иностранки, — в стране, где царствует национализм, есть место любви между хангуком и вегугином.
Впервые ненависть к себе возникла в тот момент, когда Чонгук, пригласив её на свидание, домогался до неё в туалете кафе, а никто будто этого и не замечал. Всем всё равно на чужое горе, и так было всегда. Когда он оставлял яркие маки засосов на шее, она кричала, рвала его волосы, щипала кожу, но будто бы распаляла ещё больше, заставляла касаться, смеяться, ненавидеть снова и снова.
Даже «протянувший руку помощи» Ким Тэхён не помог, а сделал только хуже: они были с Чонгуком друзьями и разработали просто потрясающую схему, благодаря которой получили одобрение всего класса, полного хладнокровных хангуков.
В тот день, когда Чонгук насиловал Лису, его друг держал её цепкие руки, сдерживал укусами её стоны и говорил, что засадит ей в задницу, если она не прекратит орать.
— Тебе приятно, не ври, — смотрел своими глазами-льдинами Чон, сдувая чёлку, и дышал прямо в зарёванное лицо тайки, которая думала, что в новой для себя стране найдёт не только новых друзей, но и трепетную любовь.
Эта любовь теперь лежала кровавыми ошмётками рядом с задранной школьной юбкой с пятнами от чужих прикосновений и сальных взглядов. Её жизнь теперь никогда не будет прежней.
Так продолжалось из раза в раз, когда Манобан видела своих насильников: она чувствовала аромат крови, пота, слёз, ощущала их губы на своей поблёкшей коже и волосах, шептала губами «Не надо», а они проходили мимо, видя её в клочья разорванную душу. Они хлопали друг друга по ладоням, говоря этим, что дело сделано, ещё одна сломленная душа валяется на полной гниющей свалке, из которой мусор не вывозят — его сжигают с особым изощрением.
Омерзительные язвы засосов на её коже говорили обо всём: шлюха, раз решила завоевать всеобщую любовь посредством секса, а главные насильники, не противящиеся своим животным грешным желаниям, смотрели на неё, плевали в лицо и откровенно ржали. Они ведь могли коснуться её в любое время, трахнуть в любой момент, стоит только сбросить маски овец и показать оскаленные зубы. Их добыча, маленькая-немаленькая Манобан, лишь задрожит, лишь бросится бежать, но ей всё равно подставят подножку, сделают всё, чтобы она упала, чтобы осталась лежать в слезах, а потом её затащат куда угодно: в свободный открытый класс без учеников и учителя, в подсобку, на крышу, и там отымеют. Тэхён, кажется, откровенно кайфовал от лицезрения её лица в момент насилия, давал ей призрачную надежду, что в этот раз точно спасёт, но раз за разом произносил «упс, я не сделал этого снова» и смеялся, принимая из рук Чонгука в подарок тело.
