inner demons

4. your things under the skirt shine very attractively [bangsung]

С пухлых губ Джисона течёт слюна, пока карие глаза возносятся к потолку. Хрупкая фигурка извивается на толстом фаллоимитаторе, и это зрелище заставляет буквально задыхаться. В фиолетовом освещении светодиодной ленты чёрный лак на ногтях переливается, когда пальчики, вцепившиеся в подушку между бёдер, либо смахивают отросшую чёлку, либо ласкают вставшие сосочки сквозь чертовски тонкую ткань белого топика.

Либо когда они поправляют чёрную юбку, чтобы она аккуратно сидела на аппетитных ягодицах и бёдрах. Пусть невесть для кого, пусть эта юбка всё равно собирается и взлетает, когда Хан активно скачет на игрушке. Его волосы также снова лезут в глаза, поэтому он уже забивает на это, уделяя внимание только соскам. Кадык готов разрезать смуглую кожу, когда парень откидывает голову назад от особо резкого движения и задушено стонет. Его хочется укусить и оставить насыщенно-красный след.

Впрочем, один зритель у Джисона всё-таки есть. Когда Чан возвращался домой, он и не думал, что его сосед по квартире встретит его так. Бан специально открывал и закрывал дверь тихо, ведь думал, что младший уже спит в такое время, и не хотел будить этого несчастного студента, которому приходится вставать ни свет ни заря. А тот, оказывается, очень даже не несчастный, ведь в час ночи он трахает себя резиновыми игрушками и стонет как последняя блядь. И Чан, как абсолютно здоровый бисексуал, который самую, самую малость влюблён в своего соседа и у которого самую, самую малость встаёт на этого соседа, не смог воспротивиться желанию заглянуть в манящую щель приоткрытой двери. И умереть. Типо, реально сдохнуть от картины перед собой.

Джисон был хорош собой, невероятно хорош. Мальчишка, что любил безразмерные толстовки и штаны-шаровары, был убийственно прекрасен, когда позволял увидеть хоть кусочек своего тела. Эту тонкую талию и худые ножки, не обделённые мышцами, но всё же намного меньше, чем у Чана.

И не то чтобы Чан думал, Чан вообще не думал, но всё же он думал, что Джисон скромный сладенький малыш. Бану нравятся только такие. Или нравились, ведь Хан, который прямо сейчас так откровенно наслаждался собой и своими действиями, заставлял слюноотделение работать в ускоренном режиме.

Тут ведь у любого встанет, верно? Разумеется, либо Чан плохо себя успокаивает, именно поэтому его рука зажила отдельной жизнью и сжимает член через джинсы. С кем не бывает, да? Со всеми бывает, все же влюблены в своего соседа по квартире, и у всех же встаёт на него до боли? Чан так не думает, но пытается совладать с собой.

Джисон тем временем немного устаёт двигаться на игрушке и ненадолго падает вперёд на свою подушку. Хан глубоко вдыхает запах, исходящий от наволочки, и Чан не признается, но он уже извёл себя мыслями о том, что может почувствовать младший. Он набрызгал туда чьих-то духов? Просто стащил чью-то наволочку? Нюхает свой шампунь? Невозможно понять, тем более, когда все мысли резко переходят на другую вещь. Джисон завалился на бок и поджал коленки, откинув подушку под бёдрами в сторону, отчего Чан прекрасно видит его сжимающееся вокруг пустоты, больше не занятое толстым фаллоимитатором колечко мышц. Возникает жгучая потребность схватиться за эти чертовски-милые-о-боже-блять-хочу-их-укусить ягодицы и заполнить пустоту собой, лишь бы снова услышать эти дрожащие стоны, от которых сводит желудок, и сердце заходится в дичайшей скачке.

Юбка мальчика снова задралась, но он уже не спешит её поправлять. Уткнувшись в подушку, он заносит руку над своими бёдрами и спустя секунду, в которую Чан успел окончательно умереть, со всей силы бьёт ладонью по мягкой коже. Шлепок оглушает, Бан даже на секунду останавливает руку на своём члене, но быстро возобновляет движения, когда Джисон продолжает наносить удары по собственным бёдрам и заднице. Хан стонет на особо резких ударах и скулит, сжимая пальчиками свободной руки подушку под головой, чёрный лак переливается.

Когда стоны становятся всё более отчаянными, а шлепки наносятся уже не так методично, Джисон хватает резиновую игрушку и, встав на четвереньки (всё равно не выдержав руками), снова запихивает член в себя. Смазки, которой Хан покрыл заново фаллос, настолько много, что всё грязно булькает, а часть субстанции начинает стекать из растянутой дырочки на поджавшиеся яички и о-господи-бёдра. Чан кончает так сильно, ноги едва его держат, поэтому он хватается за что попало, лишь бы не упасть. Возможно, ему даже не жаль, что это оказалась ручка двери в комнату Джисона.

В фиолетовом свете гирлянды бёдра мальчика блестят очень привлекательно.