Сводные

3

Пью кофе на кухне и наблюдаю за мамой.
Рано-рано поутру. С сумкой скачет кенгуру.
Она носится между холодильником и духовкой, в измазанном мукой фартуке, трясет
мокрыми волосами. Озабоченно хмурится и заявляет:
— Валь, боюсь сгущенки не хватит. Сходишь в магазин?
Видит мои круглые глаза. Добавляет в голос упрек:
— Я ничего не успеваю. Мне еще волосы укладывать. А ты все равно сидишь
бездельничаешь.
— Могу помочь. Плюнуть в тесто, — отбрасываю ложку. — Я тебе сегодня говорила
про одного козла, что облил меня из лужи? Так вот это сынок нового соседа.
— Да ты что?! — мама замирает с яйцом в руках. — Надо же, а он постарше выглядит.
Я думала, ему лет двадцать.
— И все? А где: Валя, ты права, он козел, фиг им, а не пирог, и никуда мы не пойдем?
— Брось, из-за такой ерунды? — мама поворачивается спиной, продолжает месить в
миске коричневую кашу-малашу. — По мне, так очень приличные люди. Было мило с их
стороны пригласить нас на ужин.
— У меня другие планы, — залпом допиваю остывший кофе. — С Сашей и Соней
хотим сходить в клуб.
— Пойдешь после ужина, — отрезает она. — А щас иди за сгущенкой.
— Мам!
— Что мам, — на меня угрожающе наставляют венчик. — Другие дети помогают своим
родителям, — выговаривает она. И приводит убийственный, обожаемый всеми взрослыми
аргумент. — Ты знаешь, вот я в твои годы…
— Ой, все, — закатываю глаза, прерывая поток старческих воспоминаний, — еще что-
то взять?
— Купи еще вино. Хорошее какое-нибудь.
В супермаркете за углом сталкиваюсь с… Ну разумеется, с этим пижоном. Я теперь
даже со спины его узнаю. Он стоит в очереди, на ленте перед ним свалены фрукты и бутылка
вина, один в один, как мое, кстати. Пячусь назад, пока он меня не заметил.
И налетаю на стеллаж с акционными товарами. Порошки, моющие средства, туалетная
бумага — коробки падают. Запинаюсь и валюсь следом. На шум поворачиваются все, кому
не лень.
Он смотрит через плечо. Хмыкает. С достоинством короля вразвалочку идет ко мне:
— Какая грация, пантеры нервно курят.
Да пусть хоть оборжется. Как истиный алканавт, первым делом ощупываю бутылку,
цела ли. Игнорируя руку помощи, встаю сама.
— Ты уже бегаешь за сгущенкой для меня? — заметив мои покупки, скалится Егор. —
Я сражен. Это покруче, чем кофе в постель. Не так банально. Но, может, и кофе будет? —
вместе со мной он поднимает с пола разбросанные товары.
— Держи, слюни подотрешь, — впечатываю ему в грудь рулон туалетной бумаги.
— Я такой не пользуюсь.
— Фу, давай без подробностей.
— Не интересно? Жаль.
Мы возвращаемся на кассу, он оттесняет меня плечом и улыбается кассирше.
— Пакет нужен? — она лыбится в ответ.
Фу еще раз. Противная девица. У нее вечно такой дружелюбный вид, словно под носом
кошки нагадили. В прошлый раз она швырнула мне сто рублей мелочью и промахнулась, а я
потом собирала деньги под чьми-то ногами. А в позапрошлый она больно долбанула меня
скамеечкой, когда расставляла сухие завтраки. А в позапозапрошлый порвала мне новые
чулки тележкой. А…
— Перестань злиться, — поворачивается ко мне Егор. — Мы же практически живем
вместе. Слышала все эти истории? Про то, как выгуливают собаку под дверью у нехороших
соседей и все такое.
— У вас есть собака?
— Пока нет. Хочешь собаку? — он расплачивается, но не уходит, тянется вперед и
накручивает на палец прядь моих волос.
Быстро моргаю. Поражаюсь его наглости. Он задумчиво щурит глаза и неожиданно
дергает прядку вниз:
— Трах-тибидох.
Кассирша пробивает сгущенку и ядовито улыбается. Однозначно, она меня за что-то
ненавидит. Может, ее в тот раз заставили платить за ворованную жвачку? Тогда претензии к
Соне, я предлагала избито покукарекать там, или мяукнуть. Погавкать.
— Доколдуешь, — предупреждаю сквозь зубы, отмахиваясь от него. — Тебе Саша руки
отрубит, — лезу в рюкзак за кошельком.
— Я заплачу, — Егор протягивает девице деньги. — Саша, — передразнивает. —
Мы с твоим парнем уже все утрясли. Ци-ви-ли-зо-ван-но, — цедит по слогам.
— Дернешь вот так еще раз. При нем, — мы выходим из магазина. — И я на тебя
посмотрю.
— Можешь посмотреть на меня прямо сию секунду, можешь даже сфотографировать на
память, — Егор поднимает бровь, — телефон, кстати, выбрала? На свой вкус лучше не
полагайся, посоветуйся с консультантом.
Молча ускоряю шаг. Он ставит мне подножку. Едва не падаю, хватаюсь за его руку.
— Какая ты неуклюжая, — сочувствует, возвращая мне равновесие. — Вот бы щас нос
себе расквасила. Говорят же вам, переломаете когда-нибудь ноги на своих ходулях. А с
твоими кривыми палками — как пить дать. Сама-то дойдешь до дома? Мне еще в одно в
место надо. Или проводить?
— Катись к черту, — замахиваюсь на него пакетом.
— Да все, все, пантера, — Егор выставляет руки перед собой.
Сворачиваю к дому.
— Увидимся у меня, — кричит он вслед. — Но учти, секса не будет!
Под насмешливыми взглядами прохожих остается только провалиться на месте. Мне
гаденько подмигивает какой-то мужик. Строю ему косоглазую рожу.
Дома из ванной доносится звук работающего фена. Швыряю пакет на стол.
— Валя, ты вернулась? — в коридор высовывается мамина голова. — Промажь,
пожалуйста, коржи сгущенкой. А сверху сахарную пудру. И все.
— Ладно.
Достаю из духовки лист с запечеными лепешками теста. Добросовестно поливаю сгущенкой, складываю коржи один на другой. Параллельно болтаю с Соней по видеозвонку.
— Ну вот почему тебе всегда везет? — ноет подруга. — Помнишь, как с теми
кроссовками.
Помню. Месяц назад купила кроссовки, которые, оказывается, Соня искала “две недели,
но их не было, где ты, ведьма, их достала?” Пришлось свои отдать ей, а себе купить другие
потому, что ” Валя, ну мы же не будем ходить в одинаковых, как детсадовки”.
Сомнительное такое везение.
— Сначала кроссовки, теперь Егор, —Соня  тычет в экран тюбиком с тональным
кремом. — И почему он не мой сосед?
Ну, точно. Сначала кроссовки, теперь Егор. Я любимица фортуны. Степанида
Козлова.
— Ты знаешь, что он мне написал?
— Написал? — облизываю липкие пальцы. — Что?
— Извинился за утро. То, что нагрубил. А потом вот, — изображение перескакивает с
подруги на открытый ноутбук.
Выхватываю глазами кусок переписки.
…можем сходить — что-то предлагает павлин.
я только за, а когда? — спрашивает Соня.
сегодня?
сегодня мы хотели в клуб с Сашей и Валей. Может, ты с нами?
не люблю клубы. Лучше на выходных. С тобой вдвоем.
— Прочитала? — на экране снова появляется довольная Сонина мордочка.
Хвастается, — мы почти час переписывались. Он нормальный, правда. Не как Никита, —
вспоминает своего бывшего и морщится.
— Ничего он не нормальный, — отрезаю я. — Он сегодня в магазине… — начинаю и
осекаюсь.
— Что? — Соня отрывается от зеркальца.
Надуваю губы. А действительно, что? Помог собрать туалетную бумагу, когда я
навернулась? Заплатил за меня?
— На улице подножку поставил. А потом обзывался, — говорю и со стороны слышу, как
оно глупо звучит. Нажаловалась. Еще бы заревела. Это будто бы я пытаюсь ее отговорить,
его очернить или еще что-то. Но я не могу, он меня бесит. — С нами только его никуда
больше не зови. Ладно, мне пора, — не дожидаясь ответа, сбрасываю звонок.
Смотрю на шоколадный пирог, и он меня тоже бесит. Открываю шкаф, гремлю
банками, в поисках сахарной пудры. Глаза натыкаются на пакет с меловой крошкой. Думаю
всего пару секунд, а потом хватаю ее и щедро посыпаю угощение.
Ну а что? Просто коробки похожи. Могла же я ошибиться? Чисто случайно.
Мама ест сладкое только до обеда, я это тоже есть не буду. А Егорин отец, к
сожалению, попадет под маховик.
Переживет, чай не барышня. Даже не отравится. Наоборот, полезно. Говорят же в
рекламе: меловую крошку кушают ложкой.
Правда, не с тортом… Но это детали.
Кому вообще нужен этот ужин?
Мама еще полчаса наводит марафет. Переодеваюсь в новую юбку и блузку, остальные
двадцать шесть минут слоняюсь по квартире и пристаю к маме с разной чепухой. В “Папа Джонс” сейчас такие головокружительные скидки на пиццу. Соня тут смотрела
мультфильм “Папа-мама гусь”, говорит, очень смешной. Слышала когда-нибудь про “Папа
роб шоу”, там вроде неплохие отзывы? Играла сегодня на паре в интересную игру,
называется “Папа Луи”.
Перебрала кучу вариаций со словом “папа”. Окей, между строк не прочтет лишь
недоумок.
Но мама не настроена читать.
— Все, — говорит она, поправляя рукава вишневого кардигана. — Пирог-то готов?
— Готов, — забираю на кухне блюдо и выхожу в коридор.
— Валя, ну куда такую некрасивую тарелку, — я медленно закипаю. Возвращаюсь,
достаю другую, молочно-белую с кружевными краями, шлепаю на нее десерт шоколадный с
мелом.
В дверь к соседям мы звоним в начале восьмого. Открывает Кораблин-старший, он,
кажется, сменил костюм или, может, просто снял пиджак. Сияет, как фонарь.
—  Володимир, добрый вечер, — улыбается мама. — Вот и мы.
— Проходите, проходите, Исламия, Валя, — он отступает, пропуская нас в квартиру.
Владимир, Исламия. Успели познакомиться. Тогда, в лифте? Что еще я прослушала?
Мне это категорически не нравится.
— Вы не смущайтесь, у нас еще не закончен ремонт. Надеюсь, это не проблема.
— Нет, что вы, сущая ернуда.
— А тут у нас что? Тот самый пирог? Волшебно пахнет.
— Не преувеличивайте.
— Я преуменьшаю.
Это ты еще не пробовал.
Смотрю по сторонам. Где реставрация, что почти неделю плясала канкан на нервах
всего подъезда. Заметив мой интерес, Владимир показывает налево:
— Вот тут сломали стену между кухней и комнатой. Будет одна большая столовая. А
там мой кабинет.
Участливо киваю, мол, ясно. Хотя не очень. Большая столовая и кабинет. Тогда
останется всего одна комната. На двоих. Или Владимир будет спать в кабинете? Или Егор в
столовой? Зачем двум мужикам такое громадное помещение?
Устраивать мутные гулянки до утра под наш любимый матерный аккомпанемент —
ехидно шепчет внутренний голос.
Мы сделали ремонт, еее. Было столько мусора. Теперь у нас есть столовая. И в
ней мы будем отжигать. Кряя.
На этой ноте Егор как раз выходит в коридор. Расшаркивается перед мамой, делает
приглашающий жест к столу:
— Только вот стульев пока нет.
Оглядываю помещение. Голые неровные стены, поцарапанный паркет, вместо света
свечи, вместо стульев на полу четыре коробки, судя по всему, с нераспакованными вещами.
И большой стол, заставленный тарелками.
— Прелестно, — говорит мама. — Такой перформанс.
Дальше мы едим роллы. Филадельфия. Калифорния. Канада.
Болтаю палкой в плошке с соусом и слушаю разговор в стиле “ах, какая вы (вставьте
комплимент), ах, ну что вы (хихикайте)”. Мы с Сашей примерно так себя вели вначале. Чуть много более непристойно, но в
целом…
В общем, ясно чем пахнет. Нет, Владимир вполне ничего на вид и на маму смотрит так, что
глаза горят.
Но у нас не ужин, у нас будто съемки придурочного ток-шоу, типа “Давай поженимся”.
Здравствуйте, в студии Владимир и Исламия, они друг другу нравятся. Не обращайте внимания на
эту злую девочку с кислой миной вместо лица, она всего лишь дочь героини, мы потом ее
вырежем. А вот этого парня, пожалуй, оставим. Он никому не мешает и, вообще, давайте
сюда еще еды, а то он с голодного края, вы посмотрите, он же как хлебоуборочная машина,
сметает все подчистую, правда чавкает, но мы потом пустим на фоне какую-нибудь музычку.
Да-да, вы правы, реп подойдет.
Держу под столом телефон и переписываюсь с Сашей. Возможно, еще через сто
сообщений он поверит, что не надо приезжать и проверять, чем мы занимаемся.
Но это не точно.
— Валь? — зовет мама.
Поднимаю голову.
— Порежь и положи на эти блюдца, — мама протягивает мне нож и кивает на наш
пирог.
Ну наконец-то. Гвоздь программы.
С готовностью отрезаю большой кусок, чуть ли не половину, и кладу Егору в тарелку.
Над тарелкой Владимира мешкаю, все же пытаюсь немного стряхнуть ножом меловую посыпку.
— Спасибо, — благодарит мужчина и первым вознает ложку в угощение. Отламывает
кусочек, пробует. Жует. Лихо, даже не удивляется. Глотает. Цепляет следующий.
Смотрю на Егора. Ах, да, голодный край. Он вроде даже и не жует. Он хотя бы
чувствует, что вкус слегонца странный?
— И как? — влезает мама.
Кораблин-младший поднимает большой палец.
— Вкусно, однако, — говорит Кораблин-старший. И почему-то смотрит на меня. — А
вот это белое что?
— Пудра сахарная, — мама тревожится. — Слишком сладко?
— В самый раз. Дочка помогла?
— Немного, — соглашается мама.
— Так и подумал. Валя, а готовить, наверное, любишь по экзотическим каким — то
рецептам?
— Угу, — утыкаюсь носом в тарелку. Делаю вид, что жую яблоко. Мои уши загораются.
И полыхают.
Как-то раз в садике мы с Соней подшутили над одной противной девочкой. Смешали в
бутылке воду, оранжевую краску и сахар. Великодушно угостили: новая газировка, Сонин
папа привез из Германии. Пока гуляли, она выпила полбутылки. А потом два дня не ходила в
садик, ее родители сказали, что ту тошнит от нашей водички.
Нам обеим так влетело тогда, что мы потом еще очень долго ни над кем не шутили.
Владимир ест и нахваливает, одолел уже третью часть от того, что на тарелке. Вот
отчаянный. Это же не вкусно. Он сейчас похож на ту бедную девочку.
— Валь, а сама что тортик не кушаешь? — спрашивает Владимир сладким голосом. —
Худенькая такая, давай я за тобой поухаживаю, отрежу, — он тянется за ножом.— Преточно.
— Ничего, ща зажжем, — Женя хлопает в ладоши.
Сомневаюсь. Набираю сообщение Сони. Узнав, что с нами Женя, подруга отказывается
ехать.
Лучше такси.
Везет, у нее есть выбор.
А Женя тем временем вовсю чешет языком. Он рассказывает про Георгия. Снова. Не
понимаю, что у этого типа общего с Сашей.
Георгий или ласково Гуленька живет у Жени дома больше года, в отдельной комнате.
Была там — он все загадил с пола до потолка. Это голубь, или голубка, у нее было что-то с
крылом когда парень ее нашел. Лечил он или что делал, но голубь не может оправиться
второй год. Иногда Женя ходит с ним в парк гулять. Нет, не на поводке.
По-моему у него платоническая зоофилия. Или как это еще назвать.
— … потому, что я живу на девятом этаже, — болтает Женя. — может, Гуленька просто
боится. Я сам боюсь ее отпускать с такой высоты. И поэтому я ищу квартиру на первом. С
балконом. Поначалу сниму на месяц. Тогда Гуленька сможет прилетать обратно. Если все
пойдет гладко, то я…
— О-о-о-й, — не выдерживаю и стукаю лбом об стекло. — Саш, сделай погромче,
там моя любимая песня.
Читаю сообщение от Сони.
Ну, как там Гуленька? — ржущий до слез смайлик. — Валь, только я не одна. За мной
щас Егор заедет. Раз там еще Женя, еще один человек не помешает, да?)