Об извинениях и прощениях

Богам дозволено всё. В том числе разрушить узы дружбы и создать узы любви

Стоя напротив массивной двери из красного дерева, покрытой лаком, тускло поблёскивающим под искусственным освещением коридора, и ведущей в одну из многочисленных спален загородного особняка Богини Войны, Хиёри неловко комкала в руках тонкий поясок от белой, почти как в рёкане, стандартной юкаты, неуверенно переминалась с ноги на ногу, шурша чистенькими хлопковыми носочками-таби, утопающими в густом ворсе восточного ковра, и то и дело пугливо озиралась по сторонам - не заметил ли её кто? К огромному облегчению девушки, необъятный трёхэтажный дом Вайшраваны был окутан подобающей столь позднему часу тишиною спящих домочадцев. Сама хозяйка сего роскошного жилища либо же отсутствовала, либо тоже канула в царство Морфея, закрывшись в личных апартаментах. Тем лучше, подумала Ики, понимая всю абсурдность и, возможно, даже неприличность предпринятой ею затеи. Сделав два шумных глубоких вдоха, призванных придать ей толику смелости, девушка робко постучала костяшками пальцев по гладкой, холодной и скользкой поверхности двери. Невзирая на то, что стук был не громче удара бамбуковой палочки о камень в традиционном фонтанчике, установленном в обширном саду Бисамонтэн, школьнице показалось, будто звук эхом громового набата разнёсся по пустынному коридору, прокатившись от начала и до конца. Шатенка вжала голову в плечи: Боже, и на кой чёрт она сюда пришла? Спала бы себе тихо-мирно в мягкой постели, да и не шлялась бы ночью по чужому дому. Рассуждения её были верны, с одним только пунктиком: уснуть, не справившись о его состоянии, она не могла. Крутилась, вертелась, вороша одеяло, а мыслями была рядом с ним.

Приглушённое «Заходи, Хиёри, чего ты как не родная?», донёсшееся из глубин находящегося по ту сторону помещения, заставило девушку вздрогнуть и едва ли не оторвать от волнения концы третируемого пояска. Раздираемая сомнениями, стоит ли заходить и вообще, может, ничего не сказав, просто уйти обратно в свою комнату, Хиёри медленно провернула дверную ручку, отворяя дверь. Вместе со скрипом дверных креплений дрогнуло и её сердце.

В гостевой спальне, отведённой Ябоку в качестве временного пристанища, царил лёгкий полумрак, создаваемый приглушённым светом стоящего на тумбочке возле кровати ночника. Из-за неяркого желтоватого освещения светлое пространство помещения казалось покрытым матовой плёнкой ирреальности, некоей сказочности и, чего уж там греха таить, интимности. Молодой Бог Бедствий сидел в постели, спиной откинувшись на широкую подушку, придвинутую к спинке кровати, и положив перебинтованные руки поверх пухлого ватного одеяла. На нём было белоснежное косодэ, почти такого же кроя, как юката Ики; вокруг шеи белесыми змеями обвивались туго стянутые бинты - последствие удушающего приёмчика смертельной шевелюры Идзанами; иссиня-чёрные волосы растрёпанными прядями неопрятно торчали во все стороны. Быть может, тоже пытался заснуть, но не смог. Как только шатенка закрыла за собой дверь и тихонечко приблизилась к «ложу» раненого божества, осторожно, будто в кабинете сурового директора, готового отчитать её за неуспеваемость, присев на краешек стула подле постели, взгляд небесно-голубых, отражающих искорки горящего светильника глаз неминуемо устремился на неё. Усталый, печальный взгляд.